Соня - животное с необычным образом жизни. Описание и виды
Сонечка Мармеладова является персонажем романа "Преступление и наказание" Федора Михайловича Достоевского. Книга написана после каторжных мытарств. Поэтому в ней явно прослеживается религиозный оттенок убеждений автора. Он ищет правду, обличает несправедливость мира, мечтает о счастье человечества, но при этом не верит в то, что мир можно переделать насильственным путем. Достоевский убежден, что нельзя избежать зла ни при каком общественном устройстве, пока зло есть в душе людей. Федор Михайлович отвергал революцию как преобразователь общества, он обратился в сторону религии, пытаясь решить исключительно вопрос повышения нравственности у каждого отдельного человека. Именно эти идеи отражает в романе героиня Сонечка Мармеладова.
Характеристика героя
Два главных персонажа романа - Соня Мармеладова и Родион Раскольников - идут по сюжету как встречные потоки. Идейная часть произведения представляется читателю через их мировоззрение. Через Сонечку Достоевский показал свой нравственный идеал, несущий веру и любовь, надежду и понимание, душевную теплоту. По мнению автора, именно такими должны быть все люди. Через Соню Федор Михайлович говорит, что каждый, независимо от положения в обществе, имеет право жить и быть счастливым. Героиня убеждена, что добиваться счастья, и своего, и чужого, преступным путем нельзя, а грех в любом случае остается грехом, во имя кого или чего бы он ни был совершен.
Если образ Раскольникова - это бунт, то Сонечка Мармеладова в романе "Преступление и наказание" олицетворяет смирение. Они являются двумя противоположными полюсами, которые не могут существовать один без другого. Однако о глубинном смысле этого бунта и смирения литературоведы спорят до сих пор.
Внутренний мир
Сонечка Мармеладова глубоко верует в Бога и обладает высокими нравственными качествами. Она видит в жизни глубочайший смысл и не понимает идей своего антагониста о бессмысленности существования, считая, что за каждым событием стоит предопределенность от Бога. Соня уверена, что человек ни на что не может повлиять, и его главная задача - это проявлять смирение и любовь. Для нее такие вещи, как сочувствие и сострадание, являются одновременно смыслом жизни и великой силой.
Раскольников судит о мире только с позиции разума, с бунтарской горячностью. Он не желает примириться с несправедливостью. Это становится причиной его душевных мучений и преступления. Сонечка Мармеладова в романе Достоевского тоже переступает через себя, но не так, как Родион. Она не хочет губить других людей и причинять им страдания, а приносит себя в жертву. Это отражает мысль писателя о том, что для человека должно быть важнее не эгоистическое личное счастье, а страдания во благо других. Только так, по его мнению, можно достичь истинного счастья.
Мораль сюжетной линии
Сонечка Мармеладова, характеристика и внутренний мир которой так тщательно проработаны в романе, отражает мысль автора о том, что каждый должен осознавать ответственность не только за совершенные поступки, но и за все зло, творящееся в мире. Соня чувствует вину за совершенное Раскольниковым преступление, поэтому принимает все близко к сердцу и старается возродить его своим состраданием. Соня разделяет судьбу Родиона после того, как тот открывает ей свою тайну.
В романе это происходит символически: когда Соня читает ему сцену воскрешения Лазаря из Нового Завета, мужчина соотносит сюжет с собственной жизнью, а потом, придя к ней в следующий раз, сам рассказывает о содеянном и пытается объяснить причины, после чего просит ее помощи. Соня наставляет Родиона. Она призывает его отправиться на площадь, чтобы каяться в преступлении перед народом. Сам автор здесь отражает идею подвести преступника к страданию, чтобы тот через него смог искупить вину.
Нравственные качества
Соня Мармеладова в романе воплощает лучшее, что может быть в человеке: веру, любовь, целомудрие, готовность пожертвовать собой. Ей приходилось заниматься проституцией, но, окруженная пороком, она сохранила душу чистой и продолжала верить в людей и в то, что счастье достигается только ценой страдания. Соня, так же как и Раскольников, преступившая евангельские заповеди, тем не менее осуждает Родиона за презрение к людям, не разделяет его бунтарских настроений.
Автор попытался через нее отразить всю суть народного начала и русской души, показать природное смирение и терпение, любовь к ближнему и Богу. Мировоззрения двух героев романа противопоставляются друг другу и, постоянно сталкиваясь, показывают и противоречия в душе Достоевского.
Вера
Соня верит в Бога, верит в чудо. Родион, напротив, считает, что никакого Всевышнего нет и чудес тоже не бывает. Он пытается раскрыть перед девушкой, насколько смешны и иллюзорны ее представления, доказывает, что страдания ее бесполезны, а жертвы безрезультатны. Раскольников судит ее со своей точки зрения, говорит, что грешной ее делает не профессия, а напрасные жертвы и подвиги. Однако мировоззрение Сони непоколебимо, даже будучи загнанной в угол, она перед лицом смерти пытается что-то сделать. Девушка даже после всех унижений и страданий не потеряла веру в людей, в доброту их душ. Ей не нужны примеры, она просто верит, что все заслужили светлую долю.
Соню не смущают ни физические уродства, ни уродства судьбы, она способна к состраданию, может проникнуть в суть человеческой души и не хочет осуждать, ведь чувствует, что любое зло совершается человеком по какой-то неизвестной, внутренней и непонятной другим причине.
Внутренняя сила
Многие мысли автора отражает Сонечка Мармеладова в романе "Преступление и наказание". Характеристика ее дополняется и вопросами о самоубийстве. Девушка, вынужденная пойти на панель, чтобы семья перестала голодать, в какой-то момент думала о том, чтобы наложить на себя руки и одним рывком избавиться от позора, выбраться из зловонной ямы.
Ее останавливала мысль о том, что же будет с ее близкими, пусть и не совсем родными. Для того чтобы удержаться от самоубийства в такой жизненной ситуации, требуется гораздо больше внутренней силы. Но религиозную Соню сдерживала не мысль о смертном грехе. Она волновалась "о них, своих". И хотя разврат для девушки был хуже смерти, она выбрала его.
Любовь и смирение
Еще одна черта, пронизывающая характер Сонечки, - это способность любить. Она откликается на чужое страдание. Она, подобно женам декабристов, следует за Раскольниковым на каторгу. В ее образе Достоевский представил всеобъемлющую и всепоглощающую любовь, не требующую ничего взамен. Это чувство нельзя назвать полностью высказанным, ведь Соня никогда не говорит вслух ничего подобного, и безмолвие делает ее еще прекраснее. За это ее уважают и отец, спившийся бывший чиновник, и мачеха Катерина Ивановна, помутившаяся рассудком, и даже развратник Свидригайлов. Раскольникова ее любовь спасает и исцеляет.
Убеждения автора
Каждый герой обладает своим мировоззрением и верой. Каждый остается верен своим убеждениям. Но Раскольников и Сонечка приходят к тому, что Бог может указать путь каждому, стоит лишь ощутить его близость. Достоевский через своих персонажей рассказывает о том, что каждый человек, пришедший к Богу через тернистый путь нравственных мучений и изысканий, уже не сможет смотреть на мир так, как раньше. Начнется процесс обновления и перерождения человека.
Федор Михайлович Достоевский осуждает Раскольникова. Автор отдает победу не ему, умному, сильному и гордому, а смиренной Соне, образ которой выражает высшую истину: страдание очищает. Она становится символом нравственных идеалов автора, которые, по его мнению, близки русской душе. Это смирение, молчаливая покорность, любовь и всепрощение. Вероятно, в наше время Сонечка Мармеладова тоже стала бы изгоем. Но совесть и правда всегда жили и будут жить, а любовь и добро выведут человека даже из пучины зла и отчаяния. В этом и заключается глубинный смысл романа Федора Достоевского. А Раскольников пошел прямо к дому на канаве, где жила Соня. Дом был трехэтажный, старый и зеленого цвета. Он доискался дворника и получил от него неопределенные указания, где живет Капернаумов портной. Отыскав в углу на дворе вход на узкую и темную лестницу, он поднялся наконец во второй этаж и вышел на галерею, обходившую его со стороны двора. Покамест он бродил в темноте и в недоумении, где бы мог быть вход к Капернаумову, вдруг, в трех шагах от него, отворилась какая-то дверь; он схватился за нее машинально. Кто тут? тревожно спросил женский голос. Это я... к вам, ответил Раскольников и вошел в крошечную переднюю. Тут, на продавленном стуле, в искривленном медном подсвечнике, стояла свеча. Это вы! Господи! слабо вскрикнула Соня и стала как вкопанная. Куда к вам? Сюда? И Раскольников, стараясь не глядеть на нее, поскорей прошел в комнату. Через минуту вошла со свечой и Соня, поставила свечу и стала сама перед ним, совсем растерявшаяся, вся в невыразимом волнении и, видимо, испуганная его неожиданным посещением. Вдруг краска бросилась в ее бледное лицо, и даже слезы выступили на глазах... Ей было и тошно, и стыдно, и сладко... Раскольников быстро отвернулся и сел на стул к столу. Мельком успел он охватить взглядом комнату. Это была большая комната, но чрезвычайно низкая, единственная отдававшаяся от Капернаумовых, запертая дверь к которым находилась в стене слева. На противоположной стороне, в стене справа, была еще другая дверь, всегда запертая наглухо. Там уже была другая, соседняя квартира, под другим нумером. Сонина комната походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько; другой же угол был уже слишком безобразно тупой. Во всей этой большой комнате почти совсем не было мебели. В углу, направо, находилась кровать; подле нее, ближе к двери, стул. По той же стене, где была кровать, у самых дверей в чужую квартиру, стоял простой тесовый стол, покрытый синенькой скатертью; около стола два плетеных стула. Затем, у противоположной стены, поблизости от острого угла, стоял небольшой, простого дерева комод, как бы затерявшийся в пустоте. Вот всё, что было в комнате. Желтоватые, обшмыганные и истасканные обои почернели по всем углам; должно быть, здесь бывало сыро и угарно зимой. Бедность была видимая; даже у кровати не было занавесок. Соня молча смотрела на своего гостя, так внимательно и бесцеремонно осматривавшего ее комнату, и даже начала, наконец, дрожать в страхе, точно стояла перед судьей и решителем своей участи. Я поздно... Одиннадцать часов есть? спросил он, всё еще не подымая на нее глаз. Есть, пробормотала Соня. Ах да, есть! заторопилась она вдруг, как будто в этом был для нее весь исход, сейчас у хозяев часы пробили... и я сама слышала... Есть. Я к вам в последний раз пришел, угрюмо продолжал Раскольников, хотя и теперь был только в первый, я, может быть, вас не увижу больше... Вы... едете? Не знаю... всё завтра... Так вы не будете завтра у Катерины Ивановны? дрогнул голос у Сони. Не знаю. Всё завтра утром... Не в том дело: я пришел одно слово сказать... Он поднял на нее свой задумчивый взгляд и вдруг заметил, что он сидит, а она всё еще стоит перед ним. Что ж вы стоите? Сядьте, проговорил он вдруг переменившимся, тихим и ласковым голосом. Она села. Он приветливо и почти с состраданием посмотрел на нее с минуту. Какая вы худенькая! Вон какая у вас рука! Совсем прозрачная. Пальцы как у мертвой. Он взял ее руку. Соня слабо улыбнулась. Я и всегда такая была, сказала она. Когда и дома жили? Да. Ну, да уж конечно! произнес он отрывисто, и выражение лица его, и звук голоса опять вдруг переменились. Он еще раз огляделся кругом. Это вы от Капернаумова нанимаете? Да-с... Они там, за дверью? Да... У них тоже такая же комната. Все в одной? В одной-с. Я бы в вашей комнате по ночам боялся, угрюмо заметил он. Хозяева очень хорошие, очень ласковые, отвечала Соня, всё еще как бы не опомнившись и не сообразившись, и вся мебель, и всё... всё хозяйское. И они очень добрые, и дети тоже ко мне часто ходят... Это косноязычные-то? Да-с... Он заикается и хром тоже. И жена тоже... Не то что заикается, а как будто не всё выговаривает. Она добрая, очень. А он бывший дворовый человек. А детей семь человек... и только старший один заикается, а другие просто больные... а не заикаются... А вы откуда про них знаете? прибавила она с некоторым удивлением. Мне ваш отец всё тогда рассказал. Он мне всё про вас рассказал... И про то, как вы в шесть часов пошли, а в девятом назад пришли, и про то, как Катерина Ивановна у вашей постели на коленях стояла. Соня смутилась. Я его точно сегодня видела, прошептала она нерешительно. Кого? Отца. Я по улице шла, там подле, на углу, в десятом часу, а он будто впереди идет. И точно как будто он. Я хотела уж зайти к Катерине Ивановне... Вы гуляли? Да, отрывисто прошептала Соня опять смутившись и потупившись. Катерина Ивановна ведь вас чуть не била, у отца-то? Ах нет, что вы, что вы это, нет! с каким-то даже испугом посмотрела на него Соня. Так вы ее любите? Ее? Да ка-а-ак же! протянула Соня жалобно и с страданием сложив вдруг руки. Ах! вы ее... Если б вы только знали. Ведь она совсем как ребенок... Ведь у ней ум совсем как помешан... от горя. А какая она умная была... какая великодушная... какая добрая! Вы ничего, ничего не знаете... ах! Соня проговорила это точно в отчаянии, волнуясь и страдая, и ломая руки. Бледные щеки ее опять вспыхнули, в глазах выразилась мука. Видно было, что в ней ужасно много затронули, что ей ужасно хотелось что-то выразить, сказать, заступиться. Какое-то ненасытимое сострадание, если можно так выразиться, изобразилось вдруг во всех чертах лица ее. Била! Да что вы это! Господи, била! А хоть бы и била, так что ж! Ну так что ж? Вы ничего, ничего не знаете... Это такая несчастная, ах, какая несчастная! И больная... Она справедливости ищет... Она чистая. Она так верит, что во всем справедливость должна быть, и требует... И хоть мучайте ее, а она несправедливого не сделает. Она сама не замечает, как это всё нельзя, чтобы справедливо было в людях, и раздражается... Как ребенок, как ребенок! Она справедливая, справедливая! А с вами что будет? Соня посмотрела вопросительно. Они ведь на вас остались. Оно, правда, и прежде всё было на вас, и покойник на похмелье к вам же ходил просить. Ну, а теперь вот что будет? Не знаю, грустно произнесла Соня. Они там останутся? Не знаю, они на той квартире должны; только хозяйка, слышно, говорила сегодня, что отказать хочет, а Катерина Ивановна говорит, что и сама ни минуты не останется. С чего ж это она так храбрится? На вас надеется? Ах нет, не говорите так!.. Мы одно, заодно живем, вдруг опять взволновалась и даже раздражилась Соня, точь-в-точь как если бы рассердилась канарейка или какая другая маленькая птичка. Да и как же ей быть? Ну как же, как же быть? спрашивала она, горячась и волнуясь. А сколько, сколько она сегодня плакала! У ней ум мешается, вы этого не заметили? Мешается; то тревожится, как маленькая, о том, чтобы завтра всё прилично было, закуски были и всё... то руки ломает, кровью харкает, плачет, вдруг стучать начнет головой об стену, как в отчаянии. А потом опять утешится, на вас она всё надеется: говорит, что вы теперь ей помощник и что она где-нибудь немного денег займет и поедет в свой город, со мною, и пансион для благородных девиц заведет, а меня возьмет надзирательницей, и начнется у нас совсем новая, прекрасная жизнь, и целует меня, обнимает, утешает, и ведь так верит! так верит фантазиям-то! Ну разве можно ей противоречить? А сама-то весь-то день сегодня моет, чистит, чинит, корыто сама, с своею слабенькою-то силой, в комнату втащила, запыхалась, так и упала на постель; а то мы в ряды еще с ней утром ходили, башмачки Полечке и Лене купить, потому у них все развалились, только у нас денег-то и недостало по расчету, очень много недостало, а она такие миленькие ботиночки выбрала, потому у ней вкус есть, вы не знаете... Тут же в лавке так и заплакала, при купцах-то, что недостало... Ах, как было жалко смотреть. Ну и понятно после того, что вы... так живете, сказал с горькою усмешкой Раскольников. А вам разве не жалко? Не жалко? вскинулась опять Соня, ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы всё-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах как теперь целый день вспоминать было больно! Соня даже руки ломала говоря, от боли воспоминания. Это вы-то жестокая? Да я, я! Я пришла тогда, продолжала она плача, а покойник и говорит: «прочти мне, говорит, Соня, у меня голова что-то болит, прочти мне... вот книжка», какая-то книжка у него, у Андрея Семеныча достал, у Лебезятникова, тут живет, он такие смешные книжки всё доставал. А я говорю: «мне идти пора», так и не хотела прочесть, а зашла я к ним, главное чтоб воротнички показать Катерине Ивановне; мне Лизавета, торговка, воротнички и нарукавнички дешево принесла, хорошенькие, новенькие и с узором. А Катерине Ивановне очень понравились, она надела и в зеркало посмотрела на себя, и очень, очень ей понравились: «подари мне, говорит, их, Соня, пожалуйста». Пожалуйста попросила, и уж так ей хотелось. А куда ей надевать! Так: прежнее, счастливое время только вспомнилось! Смотрится на себя в зеркало, любуется, и никаких-то, никаких-то у ней платьев нет, никаких-то вещей, вот уж сколько лет! И ничего-то она никогда ни у кого не попросит; гордая, сама скорей отдаст последнее, а тут вот попросила, так уж ей понравились! А я и отдать пожалела, «на что вам, говорю, Катерина Ивановна?» Так и сказала, «на что». Уж этого-то не надо было бы ей говорить! Она так на меня посмотрела, и так ей тяжело-тяжело стало, что я отказала, и так это было жалко смотреть... И не за воротнички тяжело, а за то, что я отказала, я видела. Ах, так бы, кажется, теперь всё воротила, всё переделала, все эти прежние слова... Ох, я... да что!.. вам ведь всё равно! Эту Лизавету торговку вы знали? Да... А вы разве знали? с некоторым удивлением переспросила Соня. Катерина Ивановна в чахотке, в злой; она скоро умрет, сказал Раскольников, помолчав и не ответив на вопрос. Ох, нет, нет, нет! И Соня бессознательным жестом схватила его за обе руки, как бы упрашивая, чтобы нет. Да ведь это ж лучше, коль умрет. Нет, не лучше, не лучше, совсем не лучше! испуганно и безотчетно повторяла она. А дети-то? Куда ж вы тогда возьмете их, коль не к вам? Ох, уж не знаю! вскрикнула Соня почти в отчаянии и схватилась за голову. Видно было, что эта мысль уж много-много раз в ней самой мелькала, и он только вспугнул опять эту мысль. Ну а коль вы, еще при Катерине Ивановне, теперь, заболеете и вас в больницу свезут, ну что тогда будет? безжалостно настаивал он. Ах, что вы, что вы! Этого-то уж не может быть! и лицо Сони искривилось страшным испугом. Как не может быть? продолжал Раскольников с жесткой усмешкой, не застрахованы же вы? Тогда что с ними станется? На улицу всею гурьбой пойдут, она будет кашлять и просить, и об стену где-нибудь головой стучать, как сегодня, а дети плакать... А там упадет, в часть свезут, в больницу, умрет, а дети... Ох, нет!.. Бог этого не попустит! вырвалось наконец из стесненной груди у Сони. Она слушала, с мольбой смотря на него и складывая в немой просьбе руки, точно от него всё и зависело. Раскольников встал и начал ходить по комнате. Прошло с минуту. Соня стояла, опустив руки и голову, в страшной тоске. А копить нельзя? На черный день откладывать? спросил он, вдруг останавливаясь перед ней. Нет, прошептала Соня. Разумеется, нет! А пробовали? прибавил он чуть не с насмешкой. Пробовала. И сорвалось! Ну, да разумеется! Что и спрашивать! И опять он пошел по комнате. Еще прошло с минуту. Не каждый день получаете-то? Соня больше прежнего смутилась, и краска ударила ей опять в лицо. Нет, прошептала она с мучительным усилием. С Полечкой, наверно, то же самое будет, сказал он вдруг. Нет! нет! Не может быть, нет! как отчаянная, громко вскрикнула Соня, как будто ее вдруг ножом ранили. Бог, бог такого ужаса не допустит!.. Других допускает же. Нет, нет! Ее бог защитит, бог!.. повторяла она, не помня себя. Да, может, и бога-то совсем нет, с каким-то даже злорадством ответил Раскольников, засмеялся и посмотрел на нее. Лицо Сони вдруг страшно изменилось: по нем пробежали судороги. С невыразимым укором взглянула она на него, хотела было что-то сказать, но ничего не могла выговорить и только вдруг горько-горько зарыдала, закрыв руками лицо. Вы говорите, у Катерины Ивановны ум мешается; у вас самой ум мешается, проговорил он после некоторого молчания. Прошло минут пять. Он всё ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец подошел к ней; глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали... Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу. Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел как совсем сумасшедший. Что вы, что вы это? Передо мной! пробормотала она, побледнев, и больно-больно сжало вдруг ей сердце. Он тотчас же встал. Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился, как-то дико произнес он и отошел к окну. Слушай, прибавил он, воротившись к ней через минуту, я давеча сказал одному обидчику, что он не стоит одного твоего мизинца... и что я моей сестре сделал сегодня честь, посадив ее рядом с тобою. Ах, что вы это им сказали! И при ней? испуганно вскрикнула Соня, сидеть со мной! Честь! Да ведь я... бесчестная... я великая, великая грешница! Ах, что вы это сказали! Не за бесчестие и грех я сказал это про тебя, а за великое страдание твое. А что ты великая грешница, то это так, прибавил он почти восторженно, а пуще всего, тем ты грешница, что понапрасну умертвила и предала себя. Еще бы это не ужас! Еще бы не ужас, что ты живешь в этой грязи, которую так ненавидишь, и в то же время знаешь сама (только стоит глаза раскрыть), что никому ты этим не помогаешь и никого ни от чего не спасаешь! Да скажи же мне наконец, проговорил он, почти в исступлении, как этакой позор и такая низость в тебе рядом с другими противоположными и святыми чувствами совмещаются? Ведь справедливее, тысячу раз справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить! А с ними-то что будет? слабо спросила Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись его предложению. Раскольников странно посмотрел на нее. Он всё прочел в одном ее взгляде. Стало быть, действительно у ней самой была уже эта мысль. Может быть, много раз и серьезно обдумывала она в отчаянии, как бы разом покончить, и до того серьезно, что теперь почти и не удивилась предложению его. Даже жестокости слов его не заметила (смысла укоров его и особенного взгляда его на ее позор она, конечно, тоже не заметила, и это было видимо для него). Но он понял вполне, до какой чудовищной боли истерзала ее, и уже давно, мысль о бесчестном и позорном ее положении. Что же, что же бы могло, думал он, по сих пор останавливать решимость ее покончить разом? И тут только понял он вполне, что значили для нее эти бедные, маленькие дети-сироты и эта жалкая, полусумасшедшая Катерина Ивановна, с своею чахоткой и со стуканием об стену головою. Но тем не менее ему опять-таки было ясно, что Соня с своим характером и с тем все-таки развитием, которое она получила, ни в каком случае не могла так оставаться. Все-таки для него составляло вопрос: почему она так слишком уже долго могла оставаться в таком положении и не сошла с ума, если уж не в силах была броситься в воду? Конечно, он понимал, что положение Сони есть явление случайное в обществе, хотя, к несчастию, далеко не одиночное и не исключительное. Но эта-то самая случайность, эта некоторая развитость и вся предыдущая жизнь ее могли бы, кажется, сразу убить ее при первом шаге на отвратительной дороге этой. Что же поддерживало ее? Не разврат же? Ведь этот позор, очевидно, коснулся ее только механически; настоящий разврат еще не проник ни одною каплей в ее сердце: он это видел; она стояла перед ним наяву... «Ей три дороги, думал он: броситься в канаву, попасть в сумасшедший дом, или... или, наконец, броситься в разврат, одурманивающий ум и окаменяющий сердце». Последняя мысль была ему всего отвратительнее; но он был уже скептик, он был молод, отвлеченен и, стало быть, жесток, а потому и не мог не верить, что последний выход, то есть разврат, был всего вероятнее. «Но неужели ж это правда, воскликнул он про себя, неужели ж и это создание, еще сохранившее чистоту духа, сознательно втянется наконец в эту мерзкую, смрадную яму? Неужели это втягивание уже началось, и неужели потому только она и могла вытерпеть до сих пор, что порок уже не кажется ей так отвратительным? Нет, нет, быть того не может! восклицал он, как давеча Соня, нет, от канавы удерживала ее до сих пор мысль о грехе, и они, те... Если же она до сих пор еще не сошла с ума... Но кто же сказал, что она не сошла уже с ума? Разве она в здравом рассудке? Разве так можно говорить, как она? Разве в здравом рассудке так можно рассуждать, как она? Разве так можно сидеть над погибелью, прямо над смрадною ямой, в которую уже ее втягивает, и махать руками, и уши затыкать, когда ей говорят об опасности? Что она, уж не чуда ли ждет? И наверно так. Разве всё это не признаки помешательства?» Он с упорством остановился на этой мысли. Этот исход ему даже более нравился, чем всякий другой. Он начал пристальнее всматриваться в нее. Так ты очень молишься богу-то, Соня? спросил он ее. Соня молчала, он стоял подле нее и ждал ответа. Что ж бы я без бога-то была? быстро, энергически прошептала она, мельком вскинув на него вдруг засверкавшими глазами, и крепко стиснула рукой его руку. «Ну, так и есть!» подумал он. А тебе бог что за это делает? спросил он, выпытывая дальше. Соня долго молчала, как бы не могла отвечать. Слабенькая грудь ее вся колыхалась от волнения. Молчите! Не спрашивайте! Вы не стоите!.. вскрикнула она вдруг, строго и гневно смотря на него. «Так и есть! так и есть!» повторял он настойчиво про себя. Всё делает! быстро прошептала она, опять потупившись. «Вот и исход! Вот и объяснение исхода!» решил он про себя, с жадным любопытством рассматривая ее. С новым, странным, почти болезненным, чувством всматривался он в это бледное, худое и неправильное угловатое личико, в эти кроткие голубые глаза, могущие сверкать таким огнем, таким суровым энергическим чувством, в это маленькое тело, еще дрожавшее от негодования и гнева, и всё это казалось ему более и более странным, почти невозможным. «Юродивая! юродивая!» твердил он про себя. На комоде лежала какая-то книга. Он каждый раз, проходя взад и вперед, замечал ее; теперь же взял и посмотрел. Это был Новый завет в русском переводе. Книга была старая, подержанная, в кожаном переплете. Это откуда? крикнул он ей через комнату. Она стояла всё на том же месте, в трех шагах от стола. Мне принесли, ответила она, будто нехотя и не взглядывая на него. Кто принес? Лизавета принесла, я просила. «Лизавета! Странно!» подумал он. Всё у Сони становилось для него как-то страннее и чудеснее, с каждою минутой. Он перенес книгу к свече и стал перелистывать. Где тут про Лазаря? спросил он вдруг. Соня упорно глядела в землю и не отвечала. Она стояла немного боком к столу. Про воскресение Лазаря где? Отыщи мне, Соня. Она искоса глянула на него. Не там смотрите... в четвертом евангелии... сурово прошептала она, не подвигаясь к нему. Найди и прочти мне, сказал он, сел, облокотился на стол, подпер рукой голову и угрюмо уставился в сторону, приготовившись слушать. «Недели через три на седьмую версту, милости просим! Я, кажется, сам там буду, если еще хуже не будет», бормотал он про себя. Соня нерешительно ступила к столу, недоверчиво выслушав странное желание Раскольникова. Впрочем, взяла книгу. Разве вы не читали? спросила она, глянув на него через стол, исподлобья. Голос ее становился всё суровее и суровее. Давно... Когда учился. Читай! А в церкви не слыхали? Я... не ходил. А ты часто ходишь? Н-нет, прошептала Соня. Раскольников усмехнулся. Понимаю... И отца, стало быть, завтра не пойдешь хоронить? Пойду. Я и на прошлой неделе была... панихиду служила. По ком? По Лизавете. Ее топором убили. Нервы его раздражались всё более и более. Голова начала кружиться. Ты с Лизаветой дружна была? Да... Она была справедливая... она приходила... редко... нельзя было. Мы с ней читали и... говорили. Она бога узрит. Странно звучали для него эти книжные слова, и опять новость: какие-то таинственные сходки с Лизаветой, и обе юродивые. «Тут и сам станешь юродивым! Заразительно!» подумал он. Читай! воскликнул он вдруг настойчиво и раздражительно. Соня всё колебалась. Сердце ее стучало. Не смела как-то она ему читать. Почти с мучением смотрел он на «несчастную помешанную». Зачем вам? Ведь вы не веруете?.. прошептала она тихо и как-то задыхаясь. Читай! Я так хочу! настаивал он, читала же Лизавете! Соня развернула книгу и отыскала место. Руки ее дрожали, голосу не хватало. Два раза начинала она, и всё не выговаривалось первого слога. «Был же болен некто Лазарь, из Вифании...» произнесла она наконец, с усилием, но вдруг, с третьего слова, голос зазвенел и порвался, как слишком натянутая струна. Дух пересекло, и в груди стеснилось. Раскольников понимал отчасти, почему Соня не решалась ему читать, и чем более понимал это, тем как бы грубее и раздражительнее настаивал на чтении. Он слишком хорошо понимал, как тяжело было ей теперь выдавать и обличать всё свое. Он понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее, может быть еще с самого отрочества, еще в семье, подле несчастного отца и сумасшедшей от горя мачехи среди голодных детей, безобразных криков и попреков. Но в то же время он узнал теперь, и узнал наверно, что хоть и тосковала она и боялась чего-то ужасно, принимаясь теперь читать, но что вместе с тем ей мучительно самой хотелось прочесть, несмотря на всю тоску и на все опасения, и именно ему , чтоб он слышал, и непременно теперь «что бы там ни вышло потом!»... Он прочел это в ее глазах, понял из ее восторженного волнения... Она пересилила себя, подавила горловую спазму, пресекшую в начале стиха ее голос, и продолжала чтение одиннадцатой главы Евангелия Иоаннова. Так дочла она до 19-го стиха: «И многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего ты попросишь у бога, даст тебе бог». Тут она остановилась опять, стыдливо предчувствуя, что дрогнет и порвется опять ее голос... «Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит ему (и как бы с болью переведя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала): Так, господи! Я верую, что ты Христос, сын божий, грядущий в мир». Она было остановилась, быстро подняла было на него глаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно, не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли до 32-го стиха. «Мария же, пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала к ногам его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот не умер?» Раскольников обернулся к ней и с волнением смотрел на нее: да, так и есть! Она уже вся дрожала в действительной, настоящей лихорадке. Он ожидал этого. Она приближалась к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило ее. Голос ее стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его. Строчки мешались перед ней, потому что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем стихе: «не мог ли сей, отверзший очи слепому...» она, понизив голос, горячо и страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и уверуют... «И он, он тоже ослепленный и неверующий, он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да, да! сейчас же, теперь же», мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания. «Иисус же, опять скорбя внутренно, проходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего Марфа говорит ему: господи! уже смердит; ибо четыре дни, как он во гробе». Она энергично ударила на слово: четыре. «Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший , (громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы в очию сама видела): обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет. Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в него». Далее она не читала и не могла читать, закрыла книгу и быстро встала со стула. Всё об воскресении Лазаря, отрывисто и сурово прошептала она и стала неподвижно, отвернувшись в сторону, не смея и как бы стыдясь поднять на него глаза. Лихорадочная дрожь ее еще продолжалась. Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги. Прошло минут пять или более. Я о деле пришел говорить, громко и нахмурившись проговорил вдруг Раскольников, встал и подошел к Соне. Та молча подняла на него глаза. Взгляд его был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась в нем. Я сегодня родных бросил, сказал он, мать и сестру. Я не пойду к ним теперь. Я там всё разорвал. Зачем? как ошеломленная спросила Соня. Давешняя встреча с его матерью и сестрой оставила в ней необыкновенное впечатление, хотя и самой ей неясное. Известие о разрыве выслушала она почти с ужасом. У меня теперь одна ты, прибавил он. Пойдем вместе... Я пришел к тебе. Мы вместе прокляты, вместе и пойдем! Глаза его сверкали. «Как полоумный!» подумала в свою очередь Соня. Куда идти? в страхе спросила она и невольно отступила назад. Почему ж я знаю? Знаю только, что по одной дороге, наверно знаю, и только. Одна цель! Она смотрела на него, и ничего не понимала. Она понимала только, что он ужасно, бесконечно несчастен. Никто ничего не поймет из них, если ты будешь говорить им, продолжал он, а я понял. Ты мне нужна, потому я к тебе и пришел. Не понимаю... прошептала Соня. Потом поймешь. Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила... смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь... свою (это всё равно!). Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной... Но ты выдержать не можешь, и если останешься одна , сойдешь с ума, как и я. Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе идти, по одной дороге! Пойдем! Зачем? Зачем вы это! проговорила Соня, странно и мятежно взволнованная его словами. Зачем? Потому что так нельзя оставаться вот зачем! Надо же, наконец, рассудить серьезно и прямо, а не по-детски плакать и кричать, что бог не допустит! Ну что будет, если в самом деле тебя завтра в больницу свезут? Та не в уме и чахоточная, умрет скоро, а дети? Разве Полечка не погибнет? Неужели не видала ты здесь детей, по углам, которых матери милостыню высылают просить? Я узнавал, где живут эти матери и в какой обстановке. Там детям нельзя оставаться детьми. Там семилетний развратен и вор. А ведь дети образ Христов: «Сих есть царствие божие». Он велел их чтить и любить, они будущее человечество... Что же, что же делать? истерически плача и ломая руки повторяла Соня. Что делать? Сломать, что надо, раз навсегда, да и только: и страдание взять на себя! Что? Не понимаешь? После поймешь... Свободу и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель! Помни это! Это мое тебе напутствие! Может, я с тобой в последний раз говорю. Если не приду завтра, услышишь про всё сама, и тогда припомни эти теперешние слова. И когда-нибудь, потом, через годы, с жизнию, может, и поймешь, что они значили. Если же приду завтра, то скажу тебе, кто убил Лизавету. Прощай! Соня вся вздрогнула от испуга. Да разве вы знаете, кто убил? спросила она, леденея от ужаса и дико смотря на него. Знаю и скажу... Тебе, одной тебе! Я тебя выбрал. Я не прощения приду просить к тебе, я просто скажу. Я тебя давно выбрал, чтоб это сказать тебе, еще тогда, когда отец про тебя говорил и когда Лизавета была жива, я это подумал. Прощай. Руки не давай. Завтра! Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил... говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может... О господи!» В лихорадке и в бреду провела всю ночь Соня. Она вскакивала иногда, плакала, руки ломала, то забывалась опять лихорадочным сном, и ей снились Полечка, Катерина Ивановна, Лизавета, чтение Евангелия и он... он, с его бледным лицом, с горящими глазами... Он целует ей ноги, плачет... О господи! За дверью справа, за тою самою дверью, которая отделяла квартиру Сони от квартиры Гертруды Карловны Ресслих, была комната промежуточная, давно уже пустая, принадлежавшая к квартире госпожи Ресслих и отдававшаяся от нее внаем, о чем и выставлены были ярлычки на воротах и наклеены бумажечки на стеклах окон, выходивших на канаву. Соня издавна привыкла считать эту комнату необитаемою. А между тем, всё это время, у двери в пустой комнате простоял господин Свидригайлов и, притаившись, подслушивал. Когда Раскольников вышел, он постоял, подумал, сходил на цыпочках в свою комнату, смежную с пустою комнатой, достал стул и неслышно принес его к самым дверям, ведущим в комнату Сони. Разговор показался ему занимательным и знаменательным, и очень, очень понравился, до того понравился, что он и стул перенес, чтобы на будущее время, хоть завтра например, не подвергаться опять неприятности простоять целый час на ногах, а устроиться покомфортнее, чтоб уж во всех отношениях получить полное удовольствие.Это дом, в котором по одной из версий жила героиня романа Фёдора Михайловича Достоевского Сонечка Мармеладова. Дом угловой, находится в конце Малой Мещанской улицы, где жил сам Достоевский во время написания романа «Преступление и наказание» и выходит на "канаву". Дом имеет характерный "безобразный" тупой угол — один из отличительных признаков дома Сони Мармеладовой.
Дом № 73 по набережной канала Грибоедова (тогда — Екатерининский канал) и № 13 по Казначейской улице (тогда — Малая Мещанская).
Не в пользу этой версии говорит тот факт, что дом, как видно по этой фотографии начала XX века, был двухэтажным, а Соня, как известно, жила в третьем этаже. Ещё два этажа были надстроены уже в советское время. Впрочем, эта версия дома Сони была предложена Николаем Павловичем Анциферовым в 1920-х гг., когда дом ещё был двухэтажным.
Здание Губернского Казначейства и Казённой палаты. Фотография Карла Буллы
Малая Мещанская (Казначейская) улица
В этом доме с 1849 по 1918 гг. размещалось здание Губернского Казначейства. И улица, судя по всему, была переименована в 1882 году из Малой Мещанской в Казначейскую именно по этой причине.
Вид с Кокушкина мосту в сторону Вознесенского моста
Край дома Сони Мармеладовой виден с Кокушкина моста.
Отрывок из «Преступления и никазания»:
«А Раскольников пошел прямо к дому на канаве, где жила Соня. Дом был трехэтажный, старый и зеленого цвета. Он доискался дворника и получил от него неопределенные указания, где живет Капернаумов портной. Отыскав в углу на дворе вход на узкую и темную лестницу, он поднялся наконец во второй этаж и вышел на галерею, обходившую его со стороны двора.
<...>
Это была большая комната, но чрезвычайно низкая, единственная отдававшаяся от Капернаумовых, запертая дверь к которым находилась в стене слева. На противоположной стороне, в стене справа, была еще другая дверь, всегда запертая наглухо. Там уже была другая, соседняя квартира, под другим нумером. Сонина комната походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько; другой же угол был уже слишком безобразно тупой. Во всей этой большой комнате почти совсем не было мебели. В углу, направо, находилась кровать; подле нее, ближе к двери, стул. По той же стене, где была кровать, у самых дверей в чужую квартиру, стоял простой тесовый стол, покрытый синенькой скатертью; около стола два плетеных стула. Затем, у противоположной стены, поблизости от острого угла, стоял небольшой, простого дерева комод, как бы затерявшийся в пустоте. Вот всё, что было в комнате. Желтоватые, обшмыганные и истасканные обои почернели по всем углам; должно быть, здесь бывало сыро и угарно зимой. Бедность была видимая; даже у кровати не было занавесок.»
Екатерининский канал, 73
Вид от дома Сони Мармеладовой в сторону Кокушкина моста
Вид от дома в сторону Вознесенского моста
http://family-history.ru/material/biography/mesto/dostoyevsky/kanal73
Публикации раздела Литература
В Санкт-Петербурге Федор Достоевский прожил 28 лет. В его книгах угрюмый мрачный город стал фоном для печальных судеб и одним из главных героев. В романе «Преступление и наказание» Достоевский описал многие места Петербурга , в которых побывал Родион Раскольников: Сенную площадь, улицы, переулки и даже отдельные дома. «Культура.РФ» приглашает вас пройтись дорогами Раскольникова, а если немного заблудитесь - сверяйтесь с картой в конце материала.
Сенная площадь
Сенная площадь. Санкт-Петербург. Фотография: Дмитрий Нейман / фотобанк «Лори»
Начнем прогулку с Сенной площади. Именно здесь у главного героя Родиона Раскольникова в голову закралась мысль об убийстве старухи-процентщицы. Он подслушал разговор ее сестры - Лизаветы Ивановны - и узнал, что «старуха… ровно в семь часов вечера останется дома одна» .
Здесь же Раскольников и покаялся в совершенном преступлении. Когда Соня Мармеладова сказала ему: «Поди на перекресток, поклонись всему миру и скажи: «Я убийца» - он вновь пришел на Сенную. Он встал на колени посреди площади и поцеловал «эту грязную землю с наслаждением и счастием» . Однако внимание прохожих не дало ему вслух сознаться в убийстве.
«Он вошел на Сенную.
<...>
Он вдруг вспомнил слова Сони: «Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: «Я убийца!» . Он весь задрожал, припомнив это. И до того уже задавила его безвыходная тоска и тревога всего этого времени, но особенно последних часов, что он так и ринулся в возможность этого цельного, нового, полного ощущения. Каким-то припадком оно к нему вдруг подступило: загорелось в душе одною искрой и вдруг, как огонь, охватило всего. Всё разом в нем размягчилось, и хлынули слезы. Как стоял, так и упал он на землю».
Кокушкин мост
Кокушкин мост. Канал Грибоедова. Санкт-Петербург. Фотография: Литвяк Игорь / фотобанк «Лори»
С Сенной площади все герои романа шли к себе домой через Кокушкин мост: Сенного моста, который мог сократить путь, тогда еще не было. Здесь, по левую сторону от набережной канала Грибоедова, сегодня располагается «Достоевский квартал» с домами Сонечки Мармеладовой и Родиона Раскольникова.
Гражданская, 19. Дом Раскольникова
Дом Раскольникова. Санкт-Петербург. Фотография: Александр Щепин / фотобанк «Лори»
От Кокушкина моста к дому Раскольникова - желтому четырехэтажному зданию - ведет Столярный переулок. Прямо писатель этого адреса в романе не указывал.
«В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С–м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К–ну мосту».
Федор Достоевский, «Преступление и наказание»
Однако Федор Достоевский описал многие детали дома и его окрестностей. Например, 13 ступеней в верхнем пролете лестницы, каморку, которая сегодня напоминает большой чердак, и дворницкую во дворе, где Раскольников нашел топор. После капитального ремонта здания многие детали изменились, но их восстановили по старым описаниям исследователи творчества Достоевского. Один из них, Даниил Гранин, писал о любви автора к мелким деталям: «В этом было своеобразие его метода. С какого-то момента он переставал сочинять и начинал жить, воплощаясь в своих героев» .
В 1999 году на фасаде разместили горельеф с изображением странника и надписью, которую составили Дмитрий Лихачев и Даниил Гранин: «Дом Раскольникова. Трагические судьбы людей этой местности Петербурга послужили Достоевскому основой его страстной проповеди добра для всего человечества» .
Казначейская, 7. Дом купца Алонкина
Дом купца Алонкина. Санкт-Петербург. Фотография: Александр Щепин / фотобанк «Лори»
К дому старухи-процентщицы Раскольников шел по Столярному переулку. Он проходил мимо здания, где в 1864–1867 годах жил сам Достоевский - доходного дома купца Ивана Алонкина.
Здесь писатель работал над «Преступлением и наказанием», «Записками из подполья» и романом «Игрок», который под его диктовку писала стенографистка Анна Сниткина - будущая жена Достоевского. Сегодня дом Ивана Алонкина объявлен памятником истории и архитектуры.
«Четвертого октября, в знаменательный день первой встречи с будущим моим мужем, я проснулась бодрая, в радостном волнении от мысли, что сегодня осуществится давно лелеянная мною мечта: из школьницы или курсистки стать самостоятельным деятелем на выбранном мною поприще.
<...> В двадцать пять минут двенадцатого я подошла к дому Алонкина и у стоявшего в воротах дворника спросила, где квартира №13. Он показал мне направо, где под воротами был вход на лестницу. Дом был большой, со множеством мелких квартир, населенных купцами и ремесленниками. Он мне сразу напомнил тот дом в романе «Преступление и наказание», в котором жил герой романа Раскольников.
Квартира №13 находилась во втором этаже. Я позвонила, и мне тотчас отворила дверь пожилая служанка в накинутом на плечи зеленом в клетку платке. Я так недавно читала «Преступление», что невольно подумала, не является ли этот платок прототипом того драдедамового платка, который играл такую большую роль в семье Мармеладовых».Анна Достоевская, «Воспоминания»
Набережная канала Грибоедова, 104. Дом старухи-процентщицы
Дом старухи-процентщицы. Санкт-Петербург. Фотография: Александр Алексеев / фотобанк «Лори»
«Идти ему было немного; он даже знал, сколько шагов от ворот его дома: ровно семьсот тридцать. Как-то раз он их сосчитал, когда уж очень размечтался.
<...>
С замиранием сердца и нервною дрожью подошел он к преогромнейшему дому, выходившему одною стеной на канаву, а другою в-ю улицу. Этот дом стоял весь в мелких квартирах и заселен был всякими промышленниками - портными, слесарями, кухарками, разными немцами, девицами, живущими от себя, мелким чиновничеством и проч.».Федор Достоевский, «Преступление и наказание»
В доме было два выхода: на Среднюю Подъяческую и канал Грибоедова. Во двор Раскольников вошел через Среднюю Подъяческую улицу. А вот выйти должен был на канал, считают исследователи-достоевисты. Иначе бы Достоевский не указал, что входа было два: писатель всегда был очень щепетилен и последователен в деталях.
Вознесенский мост
Вознесенский мост через канал Грибоедова. Фотография: Александр Алексеев / фотобанк «Лори»
Обратно Родион Раскольников мог вернуться через Вознесенский мост. За время действия романа герой не раз предавался здесь размышлениям. На Вознесенском мосту на его глазах в канал Грибоедова бросилась мещанка Афросиньюшка, а Катерина Мармеладова заставляла своих детей петь и танцевать ради милостыни.
«Хриплый, надорванный голос Катерины Ивановны слышался еще от моста. И действительно, это было странное зрелище, способное заинтересовать уличную публику. Катерина Ивановна в своем стареньком платье, в драдедамовой шали и в изломанной соломенной шляпке, сбившейся безобразным комком на сторону, была действительно в настоящем исступлении... Она бросалась к детям, кричала на них, уговаривала, учила их тут же при народе, как плясать и что петь, начинала им растолковывать, для чего это нужно, приходила в отчаяние от их непонятливости, била их…».
Федор Достоевский, «Преступление и наказание»
Набережная канала Грибоедова, 73. Дом Сони Мармеладовой
Дом Сони Мармеладовой. Санкт-Петербург. Фотография: Александр Алексеев / фотобанк «Лори»
Двигаясь от Вознесенского моста по левой набережной канала Грибоедова, мы подходим к дому Сони Мармеладовой - «дому на канаве». Канавой писатель неизменно называл сам канал Грибоедова (до 1923 года - Екатерининский). В этом доме по описаниям Достоевского Соня Мармеладова снимала комнату. Главная особенность здания - тупой угол.
«А Раскольников пошел прямо к дому на канаве, где жила Соня. Дом был трехэтажный, старый и зеленого цвета.
<...>
Сонина комната походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько; другой же угол был уже слишком безобразно тупой».«Преступление и наказание», Федор Достоевский
Набережная канала Грибоедова, 67. Полицейская контора
Канал Грибоедова. Санкт-Петербург. Фотография: Александр Алексеев / фотобанк «Лори»
Еще один адрес, по которому побывал Раскольников, - набережная канала Грибоедова, 67. Здесь, как полагают исследователи, находилась контора квартального надзирателя, куда Раскольникова вызвали за неуплату долга хозяйке квартиры - почти сразу после убийства. В эту же контору в конце романа Раскольников пришел с повинной.
«Контора была от него с четверть версты. Она только что переехала на новую квартиру, в новый дом, в четвертый этаж. На прежней квартире он был когда-то мельком, но очень давно.
<...>
Лестница была узенькая, крутая и вся в помоях. Все кухни всех квартир во всех четырех этажах отворялись на эту лестницу и стояли так почти целый день. Оттого была страшная духота».Федор Достоевский, «Преступление и наказание»
Во времена Достоевского здесь действительно размещалась полицейская контора 3-го квартала Казанской части (к этой части относился дом Раскольникова в Столярном переулке).
Маршрут Родиона Раскольникова в романе «Преступление и наказание»
Соня-полчок (Glis glis) – обычный обитатель европейских широколиственных лесов, однако малоизвестный из-за природной скрытности и ночного образа жизни. Сегодня сони встречаются и в домашних условиях, хотя довольно редко, ведь в глубокой спячке зверьки проводят 7-8 месяцев в году, а в активный период своей жизни бодрствуют только по ночам и не слишком склонны к общению с человеком.
Семейство соневых, или сони – одна из самых древних групп современных грызунов, насчитывающая на сегодняшний день 28 видов и обитающих в Европе, Азии и Африке. Четыре вида сонь обитают в России: орешниковая соня, садовая соня, лесная соня и соня-полчок. Сегодня речь пойдет именно о соне-полчке – наиболее крупном представителе семейства.
Ареал обитания сони-полчка
Встречается соня-полчок на большей части Европы и в Малой Азии. В России этот вид заселяет среднюю полосу и более южные области. Наиболее многочисленен на Кавказе, в Закавказье и на Карпатах. Живет в густых лесах с преобладанием дуба, бука, граба, с примесью диких фруктовых деревьев и с богатым подлеском из лещины, боярышника, кизила. Нередко встречается в садах и в виноградниках. Сторонится лесов с повышенной влажностью, молодых насаждений и кустарниковых зарослей, кроме ореховых. Предпочитает крупные лесные массивы, очень редко встречается в островных лесах.
Описание сони-полчка, фото
Соня-полчок – самый крупный представитель соневых, внешне напоминает белку, но без кисточек на ушах. Длина тела до 18 см, хвоста – 10-15 см, весит зверек около 170 г. Голова полчка округлая, мордочка острая, глаза большие и выпуклые, ушки короткие и округлые. На лапках имеются острые коготки, помогающие им лучше карабкаться по деревьям.
Мех сони-полчка состоит из блестящей ости, высота которой колеблется от 19 до 23 мм, и из густой, довольно высокой подпуши. У различных экземпляров окраска меха подвергается сильным изменениям, которые наблюдаются также в зависимости от географического места обитания, от времени года и от степени опушенности зверька. Фото сони-полчка демонстрирует не длинный, но довольно пышный мех.
Обычно общий тон всей верхней стороны туловища пепельно-серый с более темным хребтом. На боках он несколько светлее, с легким буроватым оттенком. Подпушь верхней стороны туловища окрашена в темно-буровато-серые тона. Остевые волосы спины, исключая сплошь темные волосы по хребту аспидно-серые, но многие из них с бурым вершинками. Обилие или незначительное количество последних изменяет окраску от более равномерно серой до серой с сильным бурым налетом. Серая окраска всей верхней половины туловища и головы с узкими полосками опускается также по наружной стороне передних и задних конечностей. В противоположность окраске спины, брюшко животного, грудь, горло, щеки и внутренняя сторона конечностей светлосерого, почти белого цвета. Сквозь общий светлый, а иногда белый тон нижней брюшной стороны слегка просвечивает аспидно-серая окраска прикорневых частей волоса. Густо покрытый пушистыми волосами длинный хвост на верхней стороне в своей прикорневой половинке по окраске обычно соответствует окраске спины, тогда как остальная его часть отличается то интенсивно темным, то, наоборот, светлобурым тоном. Нижняя часть хвоста значительно светлее с еще более светлой полосой вдоль пробора.
Образ жизни сони-полчка
Характерной особенностью биологии полчка является краткость активного периода – всего 4 месяца в году (в отдельных случаях немного больше), остальные 8 месяцев полчок проводит в глубокой спячке. В спячку зверек впадает в октябре-ноябре, а пробуждается в мае-июне, иногда даже в июле.
Соня-полчок более других сонь приспособлен к древесному образу жизни, на землю спускается редко. Гнезда обычно устраивает в дуплах или используют старые гнезда белок, иногда полчки поселяются в старых трухлявых пнях, под упавшими стволами или в пустотах среди камней.
Полчки предпочитают вести одиночный образ жизни, однако зимуют зачастую группами, собираясь в одном дупле – так теплее.
Соня полчок – животное ночное. В отличие от «сумеречных» видов, деятельность полчка усиливается с наступлением полной темноты и продолжается до первых признаков рассвета. Перерыва деятельности в течение ночи, как правило, не бывает. Ночной образ жизни, т.е. приуроченность деятельности только ко времени полной темноты, ставит полчка в зависимость от длины ночи, величина которой в летне-осенний период колеблется довольно резко. Если во второй половине июня полчок может быть деятелен в среднем шесть с половиной часов, то в дальнейшем его активность постепенно возрастает и уже в середине августа составляет 9 часов, а к моменту ухода в спячку время возможной деятельности увеличивается до 13 часов. Может ли соня полчок быть активной при дневном свете? На этот вопрос можно ответить положительно. Особенно часто встречаются днем молодые зверьки в начале их самостоятельной жизни. Содержащийся в домашних условиях полчок часто выходит днем из своего укрытия и кормится.
Ночной образ жизни полчка, малая продолжительность активного периоды и обитание в верхних ярусах леса обуславливают то, что в питании почти всех хищных зверей и птиц полчок занимает далеко не первое место. Тем не менее, врагов у сони хватает: куницы, ласки, хорьки, рыси, лисицы , а вблизи жилья человека – кошки. Из птиц на зверька охотятся сычи и совы.
Размножение
Вскоре после выходи из спячки у сони-полчка начинается период размножения. В это время населенные полчком участки леса наполняются шумом и писком бегающих и дерущихся самцов. Оживленное состояние полчков наблюдается весь июль.
Продолжительность периода беременности у сони-полчка можно считать равной 20-25 дням, чем она значительно отличается от двух других лесных грызунов – бурундука (30-35 дней) и белки (35-40 дней). В помете обычно бывает 3-5 детенышей. Вес новорожденных в среднем равен 2,5 г, длина тела – 30 мм. Детеныши растут и развиваются очень быстро; на седьмой день жизни они увеличиваются в весе более чем в 4 раза и уже начинают обрастать шерстью. Зубы прорезываются рано: у полчка, которому неделя от роду, уже показываются нижние резцы, на 20 день – верхние резцы, открываются уши и начинают открываться глаза. Одновременно идет быстрый подрост шерсти и обрастание волосами хвоста. Примерно 25-30 дней малыши питаются материнским молоком, а затем переходят к самостоятельному питанию и отличается от взрослых лишь малыми размерами, характером волосяного покрова, а также состоянием зубной системы.
Чем питается соня-полчок?
Основу рациона полчков составляет растительная пища – вегетативные части растений, семена и плоды (буковые орешки, желуди, орехи лещины, яблоки, груши, черешня, виноград и т.д.).
Плоды бука зверек начинает поедать еще неспелыми, в период образования ядра, и пользуется этим кормом до опадения. Поедая только семя, полчок весьма характерно прогрызает плюску с ее конусообразной стороны. Желуди также входят в рацион зверька, но в меньшей степени, чем орехи бука.
С аппетитом едят сони яблоки, груши, причем так же как и плоды бука, может есть их совершенно неспелыми. Во второй половине июня в южных областях основным кормом полчку служит уже созревшая черешня. Поедая только мякоть ягод, полчок уничтожает их чрезвычайно быстро. Орехи лещины поедаются полчком от начала полного созревания и до опадения. Весьма охотно ест соня и грецкий орех. Зеленые части растений, на которых полчок собирает плоды, зверек также не игнорирует. Из животной пищи полчок иногда поедает слизняков, гусениц, жуков и многоножек. В естественных условиях сони-полчки редко живут более трех лет, в домашних условиях их век несколько дольше.
Вконтакте
- 1с предприятие 8.3 закрытие месяца. Как закрывать квартал начинающему бухгалтеру пошаговая инструкция. Настройка учетной политики организации
- Продажа ос в 1с 8.3 бухгалтерия. Как в «1с» отразить продажу основных средств и мнма. Продажа основного средства с восстановлением амортизационной премии
- Расчет и калькуляции себестоимости продукции Расчет себестоимости путем распределения расходов
- Самые счастливые люди на Земле: особенности и интересные факты