Кто был директором третьяковской галереи. Зельфира Трегулова: «А кем же я могу быть еще, кроме как татаркой по национальности? Биография Зельфиры Трегуловой
10 февраля указом министра культуры Российской Федерации Ирина Лебедева была снята с должности директора Третьяковской галереи. На ее место назначена Зельфира Трегулова, до сегодняшнего дня занимавшая пост главы музейно-выставочного объединения РОСИЗО (бывший Центр художественных выставок и пропаганды изобразительного искусства «Росизопропаганда»). «Лента.ру» разбиралась в вопросе, выслушав различные мнения заинтересованных лиц. Сразу после известия мы поговорили с главным хранителем Третьяковской галереи, вторым человеком в музее, Татьяной Городковой, а также взяли комментарий у руководителя департамента культуры Москвы Сергея Капкова и директора департамента культурного наследия Минкульта Михаила Брызгалова.
«Лента.ру»: Мы узнали новость о Лебедевой и хотели уточнить причину случившегося.
Я могу вам рассказать, как свидетель, как это происходило. В полдень 10 февраля в Третьяковскую галерею вошел Владимир Мединский вместе с Михаилом Брызгаловым с Зельфирой Трегуловой. Нас собрали у заместителя гендиректора, и министр культуры произнес дословно следующее: «Коллеги, информирую вас, что подписан приказ об увольнении генерального директора. С сегодняшнего дня у Третьяковской галереи новый директор - Трегулова. Я прошу вас продолжать работу. Мы не потерпим никакого саботажа. Если кто-то будет это допускать, просим подавать заявления на стол, все будут уволены».
Он как-то объяснил это свое решение?
Мы попросили объяснить причины увольнения, поскольку для нас это было полным шоком. Но никаких объяснений озвучено не было. Единственное, что нам было сказано: Третьяковской галерее было необходимо придать новый импульс.
Вы это как-то связываете с процессом смены руководства ведущих музеев, в частности ГМИИ имени Пушкина?
Я думаю, что это другая волна, потому что Ирина Лебедева возглавляет Третьяковскую галерею лишь с 2009 года. Летом был заново подписан пятилетний контракт. В случае с Ириной Антоновой (многолетний директор ГМИИ имени Пушкина, занявшая должность президента музея, - прим. «Ленты.ру» ) это была смена возрастного состава в силу объективных причин. В данной ситуации все выглядит по-другому, потому что Зельфира Трегулова - человек одного поколения с Ириной Лебедевой. Говорить, что убирается пожилой директор и назначается молодой и перспективный «менеджер с новым мышлением», который придаст новый импульс, нелогично. Внятных причин, по которым произошла смена руководства, мы от министра культуры не услышали.
Каковы, по-вашему, мотивы этого решения?
Думаю, данный вопрос нужно задать министру культуры… У коллектива состояние эмоционального шока. Мы бы хотели услышать разумные аргументы. Знаем, что деятельность директора музея (как и любого государственного учреждения культуры) жестко контролируется выработанной системой: следят за всеми показателями деятельности музея, есть критерии оценки эффективности руководителя. Каждый квартал мы заполняли эти показатели: посещаемость, приобретение, хранение, реставрация, организация выставок, лекций. Мы по всем пунктам эти показатели перевыполняем. Свидетельством, что деятельность Третьяковской галереи оценивается высоко, является то, что музей и в прошлом, и в позапрошлом году получал дополнительное премирование от министерства культуры. Я сейчас говорю о каких-то объективных, формальных показателях - оценка успешности или неуспешности деятельности музея и человека, который им управляет. Можно сравнить состояние Третьяковской галереи пять лет назад и сейчас, и многое станет ясно. Деятельность музея у всех на виду: и в СМИ, и в музейном сообществе, и в российском и мировом культурном пространстве. Третьяковская галерея энергично набирает обороты. Сейчас пройден довольно сложный период, связанный с реорганизацией структуры, с выстраиванием основных направлений движения музея.
Была озвучена такая претензия, как затянутое строительство нового корпуса.
Всегда можно предъявлять какие-то претензии. Я сейчас стою под окном в кабинете. Внизу полным ходом идет стройка нового корпуса. Это тоже большой и длительный процесс. Когда Ирина Лебедева стала директором, вопрос о стройке получил новое прочтение. Задумывался корпус очень давно. Камень, на котором написано, что здесь будет возведен новый корпус, стоял уже много лет, но в силу разных обстоятельств строительство откладывалось. Мы довольно долго и вдумчиво перерабатывали внутреннее содержание проекта. Затем занимались переоформлением земли, на которой должен был быть построен новый корпус. Словом, шел нормальный процесс. Он никогда не тормозился. А сейчас у нас стоит два огромных крана, я вижу толпу рабочих, и странно говорить, что стройка тормозится. Она идет.
Коллектив намерен что-то предпринять по поводу смены руководства?
Мы понимаем, что с формальной точки зрения министр культуры имеет право подписать такой приказ. Но нам бы очень хотелось, чтобы последствия этого получили общественное звучание, чтобы люди задумались, кто и кого у нас увольняет и как это происходит. Речь ведь идет о том, что в одночасье уволен генеральный директор Государственной Третьяковской галереи - национальной сокровищницы Российской Федерации. И если были какие-то претензии, то в чем они выражались? Где хоть один выговор министра культуры? Или любое иное недовольство нашей деятельностью? Сплошные благодарности ото всех: Франция награждает Лебедеву орденом Почетного легиона, Италия - своими государственными орденами. У нее репутация блистательного директора мирового уровня. Может быть, чего-то не понимаем? Но мы профессионалы музейного дела, и мы хотели бы, чтобы к нам и нашей деятельности относились с уважением, а не угрожали увольнением. Музей - это наша жизнь. И больно, когда с нами так поступают и когда так поступают с человеком, который возглавляет наш коллектив.
* * *
В ответ на запрос из ведомства директора департамента культурного наследия Минкульта, возглавляемого Михаилом Брызгаловым, в редакцию «Ленты.ру» поступило следующее заявление.
Понятны опасения и страхи любого сотрудника при смене руководства учреждения. Но понимание того, что происходит вокруг галереи, видимо, есть не у всех. Например, о темпах и качестве стройки второй очереди нельзя судить по наблюдениям из окна. Попытки создать из бывшего директора «жертву власти» неудивительны, но это за гранью добра и зла: претензий к Ирине Лебедевой как искусствоведу не было и нет. Именно поэтому ей сразу были предложены варианты работы.
Но не должно быть скандальной ауры, связанной со стройкой, конфликтом с московскими коллегами, посетителями, вокруг Третьяковской галереи - крупнейшего музея и гордости страны! Третьяковская галерея должна быть удобным, родным домом для каждого, кто имеет отношение к изобразительному искусству: знает его, любит или хотя бы хочет узнать что-то новое. С этой задачей должна справиться Зельфира Трегулова. И в решении этой сложнейшей задачи ей нужно помочь, а не препятствовать. У нас нет оснований не доверять ей как профессионалу высочайшего класса и порядочному человеку.
* * *
Мы попросили прокомментировать вышесказанное руководителя департамента культуры Москвы Сергея Капкова.
«Лента.ру»: Минкульт одной из причин увольнения Ирины Лебедевой называет снижение планки посещаемости Третьяковки. В чем суть вашего конфликта с бывшим директором Ириной Лебедевой?
Как вы знаете, новое здание Третьяковской галереи находится на территории «Музеона» на Крымской набережной. Это место стало большим арт-объектом. Весь прошлый год, особенно летний сезон, был посвящен данной теме - там люди гуляют, проходят фестивали, различные другие акции. «Музеон» у нас - парк уличной скульптуры. И мы много раз предлагали руководству ГТГ открыть их двор, сделать совместные концерты, продлить работу музея, чтобы завсегдатаи парка Горького стали также посетителями Третьяковки. И чтобы шел обратный процесс. Мы хотели, чтобы различные творческие мастерские, пленэры, которые работают внутри Третьяковки, могли выйти на территорию парка. Но не нашли никакой поддержки у руководства музея. Напротив, получили жалобы на имя Дмитрия Медведева и вице-премьера Ольги Голодец на действия городских властей. Дескать, мы парализуем работу Третьяковки, из Крымской набережной сделали пешеходную зону и т.п. Ну то есть взаимодействие с ГТГ тормозилось на всех уровнях. Вот так у нас было.
Прежний директор работал долгое время в Третьяковке, а новый - человек со стороны, это вызывает недоумение у коллектива...
А почему человек должен быть изнутри? Зельфира Трегулова - известный человек в музейной среде, которого я тащил, если можно так сказать, на работу, предлагал возглавить РОСИЗО. Она в течение года сделала несколько больших замечательных выставок, в том же Манеже, поэтому я считаю ее назначение совершенно оправданным - она большой профессионал, известный человек в музейной среде. Новый руководитель галереи - человек очень системный, неконфликтный, человек, который может выстроить отношения и с городскими властями. Для Третьяковки это важно, они строят новый корпус. Зельфира сможет вернуть былую славу так называемому новому зданию, потому что оно находится на стратегическом маршруте между парком Горького с музеем современного искусства «Гараж» и классическим зданием Третьяковской галереи. Мы планируем, что это будет большой музейный квартал. С прошлым руководством ГТГ нам не удалось договориться, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Предыдущее руководство игнорировало все инициативы города.
13.02.2015 22283
Зельфира Трегулова: «Музей, как и театр, начинается с вешалки»
10 февраля 2015 года было объявлено, что глава РОСИЗО Зельфира Трегулова стала директором Государственной Третьяковской галереи, сменив на этом посту Ирину Лебедеву, уволенную из ГТГ с формулировкой «по инициативе работодателя». Екатерина Алленова поспешила расспросить нового директора о выставочной политике, эффективном менеджменте, идеале музейного руководителя и о том, как привлечь зрителей в музей.
Зельфира Трегулова. Фото: Сергей Футерман
Екатерина Алленова: В интервью ТАСС , которое вы дали сразу после своего назначения, вы, в частности, заметили, что Третьяковскую галерею «есть возможность сделать еще более привлекательной и комфортной для посетителей». Эта фраза почти буквально совпала с формулировкой департамента культурного наследия Минкульта, объяснявшего причины увольнения Ирины Лебедевой : «В Третьяковской галерее так и не создана комфортная среда для посетителей — нет кафе, магазинов, нет Wi-Fi». Может сложиться впечатление, что вы заранее знали мотивы и аргументы министерства. Хотя я понимаю, что вы их обсуждать не будете.
Зельфира Трегулова: Вы правы, я не считаю возможным это обсуждать. Но могу сказать, что предложение занять эту должность было для меня довольно неожиданным. И уже после того, как я дала это интервью, я ночью села читать министерские бумаги и с изумлением обнаружила это совпадение формулировок. Но вы, наверное, обратили внимание, что я говорила об общих вопросах и не предлагала каких-то конкретных шагов. Потому что первое, что я должна сделать, — это очень внимательно вникнуть в суть дела и составить собственное мнение: либо утвердиться в нем, либо скорректировать.
Е.А.: Министерство культуры много раз упрекали в том, что оно ищет «эффективных менеджеров», а не ученых, которые могут поднять на высокий уровень научную и выставочную деятельность музеев. Вас знают прежде всего как куратора — вы делаете чрезвычайно успешные выставки, разрабатываете их концепции (хотя и не любите этого слова), но вдруг оказывается, что в вашем первом выступлении в качестве директора ГТГ вы говорите не о выставочных программах и не о науке, а — в унисон с министерством — о том, что надо сделать Третьяковку более привлекательной и «комфортной»… И как вы собираетесь это делать?
З.Т.: Привлечь в музей посетителей можно самыми разными способами, и выставками в том числе. И я отдаю должное тому, что в Третьяковской галерее сделано и делается в этом плане, как и в плане науки, — это, например, издание каталога собрания, которое осуществляется на очень высоком уровне, или недавние выставки Наталии Гончаровой и коллекции Костаки. Я не буду сейчас вдаваться в подробности, но скажу, что и спланированная на будущее выставочная программа выглядит сильно. И это очень важно: действительно нужны выставочные проекты, которые привлекут зрителей. Для меня остро стоит проблема Третьяковки на Крымском Валу, где выставлено искусство ХХ века — того периода, которым я занимаюсь как искусствовед. Каждый раз, когда я туда попадаю, я вижу огромный пустой вестибюль и еле-еле двадцать пальто на вешалках — это если не идет какая-то выставка вроде Левитана или Коровина. При этом я должна отдать должное Ирине Владимировне Лебедевой: когда задумывались выставки Гончаровой и собрания Костаки, не было никакой уверенности, что на них придут зрители. В музейной отчетности есть серьезная графа, где стоят цифры посещаемости музея. Посещаемость — это критическая категория в оценке эффективности деятельности любого руководителя. И как раз эти две выставки показали, что люди, наконец, стали приходить на выставки русского авангарда, чего не было ранее. Вспомним великую выставку «Великая утопия». Мы с Ириной Владимировной познакомились как раз на этом проекте: она была куратором от Третьяковской галереи, а я была координатором всего проекта от той организации, в которой тогда работала. (Выставка «Великая утопия. Русский авангард 1915-1932» была показана в 1992-1994 годах во Франкфурте-на-Майне, Амстердаме, Нью-Йорке и Москве, однако московская экспозиция, в отличие от зарубежных, не включала произведений из западных собраний. — Артгид .) Выставка в Москве была прекрасно сделана, пусть даже без западных вещей, но залы стояли пустыми. Пустыми стояли залы на выставке Татлина, пустыми на других очень серьезных с концептуальной точки зрения проектах 1990-х годов, открывавших новые имена. Сейчас ситуация изменилась, и этому можно только радоваться.
Именно поэтому, отдавая должное тому, что сделано в Третьяковской галерее к настоящему моменту, в том числе и этим выставкам, я не могу сказать, что «вот я сейчас приду и кардинально все изменю». Тем более что выставочный план Третьяковской галереи, как вы понимаете, сверстан на два года вперед, и он весьма достойный, там есть серьезные проекты. Третьяковская галерея — настолько невероятное, знаковое место, а должность ее директора настолько ответственна, что я постараюсь быть крайне осторожной и аккуратной. Что вовсе не означает, что я не буду заниматься своим любимым делом — делать выставки. Это то, от чего я испытываю невероятное чувство эйфории и восторга, — когда выставка сделана так, как она задумана. Если посмотреть на то, что за последние полтора года было сделано в РОСИЗО, я не могу сказать, что действовала в первую очередь как менеджер. Я действовала в первую очередь как «выставочник» и как человек, который с помощью коллег постарался внедрить в эту организацию какую-то систему. Люди начали писать научные статьи. Эта организация из чистого оператора (при том что у нее более 40 тысяч единиц хранения) стала превращаться в создателя контента. И в этом была моя задача. Я видела, что мои предшественники ставили во главу угла менеджмент и работу оператора, упуская из виду тот факт, что если вы не создаете контента, то всегда останетесь обслуживающим персоналом. Когда же вы создаете выставки — это совсем другая ситуация, и к организации совсем по-другому начинают относиться. Поэтому, конечно же, я продолжу этим заниматься, хотя и боюсь, что в первую очередь мне придется все же быть менеджером.
И здесь есть одно направление в выставочной работе, в которое возможно внедриться, что-то сделать в обозримом будущем, — это международные контакты: выставки, в которых Третьяковская галерея участвует за рубежом и которые направляет за рубеж, и мне кажется, что Третьяковка заинтересована в том, чтобы привозить выставки из-за рубежа.
Е.А.: Выставки зарубежного искусства? Но Третьяковка — музей русского искусства.
З.Т.: Я придерживаюсь точки зрения, что если есть возможность сделать интересный выставочной проект, то не следует ограничиваться спецификой коллекции. Наверное, я научилась этому у Музея Гуггенхайма, который критиковали за то, что они делают выставки всего и отовсюду — от Африки до России. Но именно эти выставки создали Гуггенхайму репутацию музея с удивительными, невероятными и очень смелыми выставочными программами.
Е.А.: И все же по поводу пресловутой «зоны комфорта». Так как ваше назначение оказалось громом с ясного неба и все с жаром кинулись его обсуждать и искать причины, по которым оказалась в опале Ирина Лебедева, то сама собой возникла параллель со сравнительно недавним назначением на должность директора ГМИИ им. А.С. Пушкина Марины Лошак. Ведь в основе идеи — все та же «комфортная среда», где, как рассказывает Марина Девовна, можно будет гулять, тусоваться чуть ли не круглосуточно, где будут магазины, кафе, кинотеатры. И один из аргументов Министерства культуры при увольнении Лебедевой — как раз то, что она не смогла стать тем «эффективным менеджером», которому, вероятно, надлежало превратить Третьяковскую галерею в парк развлечений. Министерству культуры близка идея, что посетителей нужно привлекать в музей именно такими способами. А вы согласны с этим?
З.Т.: С «парком развлечений», конечно, не согласна. Если ставить это во главу угла, то тогда и разницы особой нет — музей это или развлекательный центр. Я думаю, что когда директором ГМИИ назначалась Марина Лошак, логика была несколько иная, и сомневаюсь, что кафе и магазины играли здесь определяющую роль. Если говорить о Пушкинском музее, то, действительно, там изменилась входная зона, реконструирован гардероб, изменились кафе. Туда стало гораздо приятнее ходить, и процесс покупки билета и получения информации занимает теперь 2-3 минуты. И, к чести Марины Девовны, нужно сказать, что она занималась не только этим. Сделаны очень интересные выставочные проекты — например, мне очень понравилась выставка Вима Дельвуа, которая корректно вписала работы этого современного художника в экспозицию музея, в частности, в зал слепков. Что может быть архаичнее слепков? Марина создает диалог между искусством ХХ века и искусством классическим, но при этом она прекрасно понимает, что музей, как и театр, начинается с вешалки. В старом здании Московского художественного театра эстетически оформлено все — от дверной ручки до вешалки. Я уверена, что и в современном музее должно быть именно так. И если вы привлекаете зрителя в музей, куда он пришел за эстетическими впечатлениями, то эстетика должна начинаться с момента, когда он переступает порог. Плюс кафе, плюс возможность быстро подключиться к интернету и спланировать свои действия или обменяться впечатлениями с виртуальными друзьями — все это даст повод посетителю задержаться в здании музея. Я так со своей старшей дочерью хожу в Пушкинский, когда там несколько выставок, и мы там проводим 4-5 часов. Посмотришь одну-две выставки — и тебе нужно отвлечься, переключиться, перекусить. А потом с очищенным сознанием идти далее. Конечно, не нужно это ставить во главу угла, но и недооценивать тоже не надо.
Е.А.: Тем не менее, когда я вас спросила, как вы собираетесь завлекать зрителя в музей, вы с увлечением начали рассказывать именно о выставках, а не о кафе с бесплатным интернетом.
З.Т.: Нужно завлекать и тем, и другим, в комплексе.
Е.А.: В качестве директора вам придется иметь дело со строительством, с реставрацией, со слабыми токами, охранными системами, ржавыми трубами, униформой смотрителей…
З.Т.: …и с тем, как они себя ведут, да. В Третьяковке был очень неприятный случай с учителем — тогда, как мне кажется, обе стороны поступили неправильно. (В октябре 2014 года учителя рисования Павла Шевелева вывели из залов Третьяковской галереи вызванные смотрителем полицейские, обвинив его в том, что он проводил «незаконную экскурсию» со своими учениками. — Артгид ) Это серьезные и болезненные темы, для которых не может быть однозначного решения. Вопрос о том, какова функция смотрителя, как он должен выглядеть, как себя вести и как должен быть одет, — это тоже важный вопрос.
Е.А.: Вы справитесь со всем этим? Не боитесь?
З.Т.: Я бы погрешила, если бы сказала, что не боюсь. Чем опытнее ты становишься, тем лучше понимаешь всю сложность любой задачи, которая перед тобой стоит.
Е.А.: Должность директора ГТГ до Ирины Лебедевой занимал Валентин Родионов, и я знаю, что его часто упрекали в том, что он ничего не понимает в искусстве — просто «крепкий хозяйственник», разбирающийся зато в строительстве и водопроводных трубах. Но при нем замом по науке была Лидия Ивановна Иовлева…
З.Т.: Позволю себе заметить, при всем уважении к Родионову, что директором музея должен быть человек, который понимает, что такое музей. Невозможно разделение функций: вот я хозяйственник, а заместитель у меня — искусствовед. Я считаю, что возможно сочетание эффективнейшего менеджмента с глубочайшими знаниями в истории искусства.
Е.А.: Вы видите себя именно в таком качестве? Или можете привести в пример конкретных директоров?
З.Т.: Я сейчас перед глазами имею реальный пример — это директор Штеделевского института во Франкфурте-на-Майне Макс Холляйн, сын великого архитектора Ханса Холляйна. Он также директор еще нескольких музеев, входящих в систему этого института, и директор Ширн Кунстхалле, совершенно невероятного выставочного зала. Он получил блестящее образование, специализировался по западноевропейскому средневековому искусству, потом пять лет проработал правой рукой Томаса Кренса в Музее Гуггенхайма, а затем стал директором Ширн Кунстхалле, который он получил в состоянии полной разрухи и с чудовищным финансовым долгом. Холляйн немедленно занялся реорганизацией всего и созданием интереснейших выставок. В 2001 году он предложил мне и Борису Гройсу стать кураторами выставки «Коммунизм — фабрика мечты», что было тогда довольно смелым решением, тем более для специалиста по средневековому искусству. Когда он в связи с этой выставкой приезжал в Москву, то жил в гостинице в номере за 70 долларов, и всю ночь напролет ему мешали спать навязчивыми звонками. И он это терпел, потому что у организации был кошмарный бюджетный дефицит, и он экономил на всем, в том числе и на себе. Сейчас он один из самых блестящих директоров в Европе — да и в мире, я думаю. Он возглавляет «группу Бизо», сообщество директоров крупнейших музеев мира и участников международного выставочного процесса. Они собираются каждый год или каждые два года. От России туда входили Михаил Пиотровский и Ирина Антонова, теперь это Пиотровский, Марина Лошак и Елена Гагарина. Холляйн — потрясающий образец, на который нужно ориентироваться. Я много с ним сотрудничала, когда он еще работал в Музее Гуггенхайма. Он очень успешен, в том числе и с фандрайзингом.
Е.А.: А вы как к фандрайзингу относитесь?
З.Т.: К поиску спонсорских средств я отношусь крайне положительно. Когда я работала в Музеях Кремля, то примерно в 2004 году стало ясно, что если у тебя есть интересные выставочные проекты, то гораздо эффективнее не расходовать бюджетные деньги, а предложить поддержать эти проекты солидной компании. Сформировать круг друзей и получить очень серьезные денежные средства. Сейчас, столкнувшись с тем, что такое получить бюджетное финансирование, я прекрасно понимаю, что интуитивно (а может быть, и не интуитивно) мы тогда выбрали правильный путь: с 2006 года по настоящее время Музеи Кремля не потратили ни копейки бюджетных денег на выставки, которые делались в самом музее, включая самые затратные. Я по опыту знаю, что если ты предлагаешь очень интересный проект, который заведомо будет иметь успех (есть такие проекты, их можно определить), то получить на него серьезные денежные средства проще, чем меньшую сумму, но на проект более скромный. Это упирается в контент, в то, что ты делаешь. Дело не в марках — Третьяковской галереи, Музеев Кремля, Эрмитажа, Русского музея, — дело в том, что ты предлагаешь.
Е.А.: С другой стороны, в любом музее любой хранитель вам скажет, что у него в фондах лежат чудеснейшие сокровища, с которыми можно было бы сделать интереснейшую выставку, опубликовать в ее каталоге результаты ценнейших изысканий и так далее. И это действительно чаще всего так и есть. Только выставка эта интересна лишь десяти специалистам, имеет чисто научную ценность, она некоммерческая и народ на нее не пойдет. Что с такими выставками делать?
З.Т.: Проводить.
Е.А.: А где деньги брать?
З.Т.: Это сложный вопрос. На подобный проект их действительно гораздо труднее получить. Однако есть еще такой инструмент, как средства массовой информации. Я не говорю «реклама», потому что рекламировать такие выставки бессмысленно — это во-первых. Во-вторых, сейчас, в ситуации серьезного ограничения денежных средств, на рекламу в бюджетах будет выделяться денег гораздо меньше. Я думаю, что здесь серьезный резерв — работа именно со средствами массовой информации, очень подробная, очень тщательная, индивидуальная. Я всегда была за такую работу, и именно так мы работали со СМИ в Музеях Кремля. И результат всегда был прекрасным. Расходы на рекламу, сравнительно с бюджетом самой выставки, всегда были очень небольшие, а людей приходило множество и отзывы были прекрасные. Тут просто нужно не лениться и тщательно над этим работать. Кстати, Третьяковская галерея подобные выставки проводит, у них есть целая программа таких выставок и публикаций
Е.А.: «Третьяковка открывает свои запасники»?
З.Т.: Да-да. Есть действительно серьезные сотрудники, которые делают интересные выставки из запасников.
Е.А.: Что вы любите в собрании Третьяковской галереи и хотели бы в первую очередь показать России и миру? И в каком контексте?
З.Т.: Вопрос сложный. Будете смеяться: люблю всё! Вчера прошлась по нескольким залам в Лаврушинском, где XVIII век, — Никитин, Антропов, Левицкий и так далее… Это прекрасно.
Е.А.: Что прекрасного в Никитине? Объясните, пожалуйста, мировой общественности.
З.Т.: Я же не говорю про показ художника Никитина мировой общественности, хотя «Портрет канцлера Головкина» показывали на выставке Russia!, и надо сказать, смотрелся он там замечательно! Я думаю, что я буду готова ответить на вопрос о новых выставочных планах через какое-то время, совсем недолгое. Я знаю о многих проектах, которые сейчас организуются в Европе, в которых Третьяковская галерея будет участвовать и в которых она не может не участвовать, поскольку это выставки в знаковых местах, посвященные очень важным моментам в истории русского искусства и отечественной истории. Это, например, выставка, посвященная выставке «0,10», которая пройдет в Фонде Бейелера в Базеле и куда впервые собираются все вещи, которые были на той выставке.
Е.А.: (вздыхая) Опять «Черный квадрат»…
З.Т.: Ну он был главным экспонатом на выставке «0,10», поэтому без него — никак! Но в Базеле будет «Черный квадрат» 1929 года... Я знаю об этой выставке, поскольку РОСИЗО собирает для нее около 20 работ из 14 российских региональных музеев. Те самые работы, которые участвовали в выставке «0,10». И мне кажется, что это важнейший проект. И хотела бы отметить, что эта выставка организуется в Базеле, а не в Москве, хотя, наверное, она должна была бы пройти в России. Или вот в 2017 году в Лондоне, в Королевской академии должна пройти выставка, связанная с весьма важным для всех 1917 годом. На ней будет представлено искусство с 1917-го по 1932-й, причем там действительно достаточно интересный замысел, — и он не повторяет такие выставки, как «Великая утопия». Мне кажется, что это тоже проект, в котором необходимо участвовать. Впрочем, это решение принимала еще Ирина Владимировна Лебедева. Я могу только содействовать осуществлению и того, и другого.
Е.А.: Ходили слухи, что после вашего ухода РОСИЗО расформируют.
З.Т.: О боже, какой бред! Никто не собирается его расформировывать! Там запланировано много международных проектов, в которых участвует и Третьяковская галерея, и я собираюсь достаточно плотно сотрудничать с РОСИЗО. Более того, сейчас у РОСИЗО появились новые функции — это не только оператор выставочных проектов, но и оператор крупных проектов, связанных с представлением русского искусства в интернете. Один из них — это , виртуальная реконструкция Государственного музея нового западного искусства. А второй — 37 виртуальных музеев для размещения на портале культура.рф. Речь идет о российских региональных музеях, у многих из которых даже нормального сайта нет, хотя есть замечательные коллекции. Это действительно очень масштабный проект, и там проделана невероятная работа. Произведено сумасшедшее количество съемки, в том числе в 3D, использовалась аэрофотосъемка и аэрокиносъемка. В Лондоне в сентябре этого года в Музее науки открывается огромнейшая выставка «Космонавты. Рождение космической эры», которую готовил РОСИЗО, и я успела до конца января подписать все договора и собираюсь во внерабочее время и дальше общаться с коллегами из РОСИЗО, которые работают над этим проектом. А дальше видно будет. Количество выставочных проектов, намеченных на этот год, меньше, чем в прошлом году, по всем понятным причинам: сложности с финансированием и очень большие сложности с поиском спонсорских денег.
Е.А.: Вот Лебедевой как раз министерство культуры поставило в упрек, что она «запланировала сокращение посещаемости на 15%». Но, по-моему, это сокращение неизбежно именно в силу того, что денег меньше, и соответственно меньше народа в музеях.
З.Т.: Вы знаете, что сейчас в федеральных музеях введено . Я пока не знаю цифр статистики, но могу предположить, что это повысит посещаемость, но с очевидностью понизит внебюджетный доход Третьяковской галереи, как, впрочем, и любого другого музея, где это введено. И над этим тоже нужно работать.
Ко вторнику министерство культуры РФ приготовило сразу две информационные бомбы. Вначале было объявлено об увольнении с поста директора Третьяковской галереи Ирины Лебедевой. А затем коллективу ГТГ была представлена в качестве нового директора Зельфира Исмаиловна Трегулова, чуть более года назад вступившая в должность гендиректора Государственного музейно-выставочного центра "РОСИЗО".
Что послужило непосредственным поводом для принятия решения Минкультом, трудно сказать. Но на взгляд не инсайдера, а стороннего наблюдателя ничто не предвещало грозы в начале февраля. Что касается отдаленных глухих раскатов в виде слухов, то кого сегодня слухами можно удивить?
Искусствовед, специалист по искусству русского авангарда Ирина Владимировна Лебедева, которая в 2009 году сменила на посту директора ГТГ Валентина Родионова, своей главной задачей считала "изменить отношение к Третьяковской галерее в публичном пространстве и внутри музея". Так, в 2013 году в интервью газете The Art Newspaper Russia она подчеркивала, что, если говорить о продолжении традиций, заложенных основателем Третьяковской галереи, то главная из них - отвечать на меняющиеся запросы современного общества на каждом историческом этапе жизни музея".
И нельзя сказать, что эта задача не решалась. Многие помнят очереди в 2012 на выставку Константина Коровина в залах ГТГ на Крымском валу. Причем это была не единственная ретроспектива, привлекшая внимание публики. Выставки последних лет высоко ценили эксперты. Достаточно сказать, что проект "Наталия Гончарова. Между востоком и западом", который впервые в России полно показал наследие "амазонки русского авангарда", был назван лучшей выставкой 2013 года и получил премию газеты "The Art Newspaper Russia".
Одним из самых значимых художественных событий прошлого года стала выставка "Георгий Костаки. Выезд из СССР разрешить…", приуроченная к 100-летию Георгия Костаки и позволившая увидеть масштаб деятельности этого уникального коллекционера. Нельзя не заметить, что именно выставочные проекты последних лет, сделанные во время руководства Ирины Лебедевой, стали фактически открытием заново наследия крупнейших отечественных художников: Николая Ге и Исаака Левитана, Михаила Нестерова и Александра Головина, Федора Федоровского и Павла Корина… Показ одной из самых легендарных серий Корина "Реквием. К истории создания "Руси уходящей" (2013) был сделан строго, сильно, эффектно.
Опять же, наряду с классикой в залах ГТГ показывали интересные проекты современного искусства. Сошлюсь на смелую и эффектную выставку Дмитрия Пригова "От Ренессанса до концептуализма и далее", которой сопутствовала богатая лекционная программа. Впрочем, культурно-образовательное "сопровождение" выставок в ГТГ сейчас не исключение, а правило. И если вспомнить, что, например, в 2012 году в ГТГ пришли полтора миллиона человек, то упреки теперь уже бывшего директора ГТГ в недостаточно хорошем менеджменте и в том, что не создана комфортная среда для посетителей, выглядят неоднозначно. Да, на Крымском валу нет буфета, и лучше бы, чтобы он был, но люди стоят в очереди не в буфет, а на выставки. И что-то незаметны очереди в кафе, которые находятся тут же, в двух шагах от входа в залы ГТГ на Крымском валу.
Понятно, что деятельность любого директора музея можно обсуждать, выбирая опцию "стакан наполовину полон" или "стакан наполовину пуст". Но, выбирая между ними, нельзя не вспомнить, что уже в 2014 году собрание ГТГ пополнилось работами нонконформистов из коллекции Леонида Талочкина: эти работы по решению вдовы коллекционера Татьяны Вендельштейн переданы из Музейного центра РГГУ в Третьяковскую галерею.
Иначе говоря, музейные дела, которые получает в "наследство" от старого директора Зельфира Исмаиловна Трегулова, человек очень опытный и известный в музейном сообществе, находятся отнюдь не в разоренном состоянии. Тем лучше для музея и нового директора. Выбор Министерством культуры именно Зельфиры Трегуловой на должность руководителя Третьяковской галереи вполне логичен. В 2013 году, объясняя назначение Зельфиры Исмаиловны на должность гендиректора "РОСИЗО", Владимир Мединский заметил, что "людей такого уровня компетенции в стране - единицы", и выразил надежду, что "под ее руководством "РОСИЗО" станет и эффективным органом, который реализует государственную выставочную политику".
Надо сказать, что его надежды оправдались. За полтора года "РОСИЗО" подготовило четыре заметных проекта. Это выставка Виктора Попкова, показанная в Венеции в залах университета Ка’Фоскари и в лондонском Сомерсет-хаусе (о московской ее версии см. "РГ"), а также проекты 2014 года "Палладио в России. От барокко до модернизма" (он был представлен в венецианском музее Коррер) и "Русская Швейцария" (показан в Женеве, о нем "РГ" писала). Кроме того, в Москве, в "Новом Манеже", показана выставка "Взгляни в глаза войны. Россия в Первой мировой войне в кинохронике, фотографиях, документах"… Но работа в "РОСИЗО" лишь часть богатого послужного списка Зельфиры Трегуловой. Среди проектов, в которых Трегулова принимала участие, - этапные выставки 1990-х "Великая утопия. Русский авангард 1915-1932", и "Москва - Берлин"/"Берлин - Москва".
О работе над этими проектами Трегулова вспоминала уже будучи директором "РОСИЗО": "Выставка "Великая утопия" стала для меня и моих коллег настоящим университетом. И еще один проект, на котором отточилось умение делать невозможное, - выставка "Москва - Берлин". "Утопия" состояла из полутора тысяч экспонатов из 56 музеев, а здесь экспонатов насчитывалось две с половиной тысячи, а количество собраний зашкаливало. Это был очень интересный проект: стык времен, поколений, стран. Такую выставку забыть невозможно, и когда смотришь на невероятный красный "кирпич"-каталог, то с трудом понимаешь, как можно было сделать два проекта - в Москве и Берлине".
Зельфира Трегулова известна также как куратор таких значимых международных проектов, как "Амазонки авангарда" (1999-2000, совместно с Джоном Боултом), "Россия!" (2005), - "Казимир Малевич и русский авангард" (2013-2014). К сожалению, выставку Малевича, показанную в амстердамском Музее Стеделик, лондонской галерее Тейт Модерн, а также в Бонне, в России не увидели. Что касается опыта работы в музеях, то у Трегуловой он тоже немаленький. В 1998-2000 годах она заведовала отделом зарубежных связей и выставок в ГМИИ им А.С.Пушкина, и одиннадцать лет, с 2002 по 2013 была заместителем генерального директора по выставочной работе и международным связям Музеев Московского Кремля. Так что, можно сказать, на капитанский мостик Третьяковской галереи пришел опытный "морской волк".
Справка "РГ"
В 1977 году окончила искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ, в 1981-м - аспирантуру МГУ.
В 1984-1997 годах работала во Всесоюзном художественно-производственном объединении Е.В.Вучетича как координатор и куратор масштабных выставок русского искусства, организованных за рубежом, в последние годы - в качестве помощника генерального директора.
В 1993-1994 - стажировка в Музее Соломона Р.Гуггенхайма в Нью-Йорке.
В 1998-2000 - заведовала отделом зарубежных связей и выставок в ГМИИ им. А.С.Пушкина. 2002-2013 - зам. генерального директора по выставочной работе и международным связям Музеев Московского Кремля.
С 2013 по февраль 2015 - генеральный директор Государственного музейно-выставочного центра "РОСИЗО".
«Мои внуки ходят в музеи с раннего детства, потому что у них нет няни»
125 лет назад Третьяковская галерея стала достоянием Москвы. Сколько Павел Михайлович переживал, кто и как будет руководить его детищем… Больше двух лет, судя по показателям, с этим блестяще справляется Зельфира Трегулова. И дело тут, скорее всего, даже не в ее безупречной репутации как специалиста, а в том, что эта личность сверхнеравнодушная. Как к старому искусству, так и к современному, что немаловажно. Вот слушаешь ее, что нам и довелось в эксклюзивном юбилейном интервью, и понимаешь: человек на своем месте.
Зельфира Трегулова. Фото Евгения Алексеева/Третьяковская галерея.
Зельфира Исмаиловна, в связи с датой вспоминаются письма Третьякова критику Стасову, где Павел Михайлович высказывал беспокойство о дальнейшем формировании коллекции галереи. Как этот процесс трансформировался с тех пор?
Эти 125 лет накладываются на 160 лет с момента основания галереи, которые мы отмечали в прошлом году. В последнее время заметно усилился общий интерес к самой фигуре Третьякова. В советские годы о нем предпочитали много не говорить. Никто не отдавал себе отчет, что он собирал самое актуальное и современное искусство на тот момент. Иногда покупал вещи в мастерских еще до того, как они появлялись на выставках. Старался, чтобы самые значительные произведения, создававшиеся на его глазах, попали именно к нему в собрание. Часто покупал то, что ему не особенно нравилось, если понимал, что это имеет значение для истории отечественного искусства. Речь идет и о картинах Верещагина, чью большую ретроспективу мы покажем в следующем году; о работах Ге, которые были запрещены цензурой и которые он не мог выставить при жизни.
"Две" Кузьмы Петрова-Водкина. Фото Msk Agency.
- Из-за чего изменилось отношение к Третьякову?
Появились серьезные труды, анализирующие его дело. Мы начинаем понимать, что Третьяков - крайне современная фигура, а его деятельность стоит воспринимать как руководство к действию. Об этом повествует вышедшая в прошлом году поучительная книга Татьяны Юденковой «Братья Павел Михайлович и Сергей Михайлович Третьяковы: мировоззренческие аспекты коллекционирования во второй половине XIX века». Были периоды, когда галерея активно пополнялась работами совсем молодых художников. Например, Третьяков купил «Девушку, освещенную солнцем» Серова, получив в ответ совершенно невероятное по формулировкам письмо Мясоедова: «С каких это пор, Павел Михайлович, Вы стали прививать своей галерее сифилис?». В 1910 году галерея купила с выставки Союза русских художников первые публично представленные работы Серебряковой. Она была тогда совсем молодой художницей.
"Беление холста" Зинаиды Серебряковой. Фото Msk Agency.
- Что случилось с собранием после октябрьских событий?
Его национализировали, хотя до этого оно уже было общедоступным городским музеем. В него влились произведения частных собраний, а изрядное количество купленных Павлом Михайловичем вещей отправили в региональные музеи, где формировались серьезные коллекции. В советские годы системно покупалось искусство как официальное, так и достаточно далекое от канона. Например, работы Александра Лабаса, которые сейчас показывают на его выставке в Институте русского реалистического искусства. Начиная с 1990-х годов системное формирование коллекции произведениями пусть официальных, но тем не менее современных художников заканчивается. То, что создается в эти годы, оказывается в первую очередь в частных собраниях, а не в собрании галереи. Хотя благодаря коллекционеру Георгию Костаки она в свое время, например, пополнилась невероятной коллекцией авангарда. В 2014-м была получена в дар и частично приобретена коллекция Леонида Талочкина, которая сделала наше собрание искусства нонконформизма среди музейных самым серьезным в стране.
- А что с произведениями молодых современных художников?
Если вы о тех, которые в 1990-е и 2000-е выставлялись на Венецианской биеннале и получали престижные премии, то у нас их нет. Мы стараемся работать с коллекционерами и меценатами, чтобы нам дарили произведения, которые хотя бы в небольшой степени закроют эти лакуны. Еще у нас недостает произведений художников, работавших в 1960–1980-е. Хотя недавно нам подарили уникальную работу Жилинского «Человек с убитой собакой», которую он не хотел продавать. Она хранилась в семье и считается одной из самых главных работ художника.
- Как именно вы продолжаете дело Третьякова?
Пытаемся идти по его стопам и пополнять коллекцию работами современных художников. С радостью приобретали бы произведения мастеров русского авангарда, которых нам не хватает, или художников, плохо представленных в классическом собрании галереи. К сожалению, цены на них сегодня таковы, что трудно найти мецената, готового приобрести для нас работы Кустодиева, Репина, Саврасова, Серова. Их произведения нам недавно предложили для пополнения коллекции. Изрядно поторговавшись, мы будем искать деньги на приобретение этих работ. Сам Третьяков торговался до последнего.
"Портрет А. М. Горького" Валентина Ходасевича и "Архиепископ Антоний" Михаила Нестерова. Фото Msk Agency.
- Торгуетесь лично вы?
Тот, кто ведет переговоры, в том числе и я.
Несколько продавцов живописи на Крымской набережной утверждают, что вы покупали у них картины. На подарок и в свою коллекцию. Это правда?
Боже… В жизни там ничего не покупала. Что касается приобретения мной работ современных художников, то один раз смертельно торговалась с владелицей галереи XL Еленой Селиной за потрясающую работу Константина Звездочетова. В результате она согласилась на мою сумму. Как-то на блошином рынке, который развернули художники на «АРТСтрелке», за какие-то смешные деньги я купила замечательную работу Сергея Шеховцова. Остальные несколько вещей художников этого поколения мне дарили, когда они были еще довольно молодыми. Перед юбилеями и днями рождения встает мучительный вопрос о подарке; понимаешь, что лучше всего преподнести маленькое, но достойное художественное произведение.
К юбилею галереи вы преподнесли нам очередной выставочный блокбастер - «Некто 1917». Проект непростой, многослойный. С чего рекомендуете зрителям начать в него погружаться?
С видеоролика, оживившего одну из визитных карточек выставки - «Старуху-молочницу» Григорьева. Она с суровым, если даже не злобным лицом доит удивительную корову с синим глазом. Это про Россию, живущую спокойной, умеренной жизнью, в которую вторгается всадник революции. Ролик не ставит никаких точек над i, а заставляет задуматься. Люди, пришедшие на выставку, должны заставить себя отрешиться от всех ранее существовавших представлений об искусстве 1917 года.
- С какими сложностями вы столкнулись в момент подготовки проекта?
До конца 1970-х и начала 1980-х живопись бесконечно изображала вождя революции и иллюстрировала иногда вполне мифологические моменты существовавшей тогда версии событий этого переломного года. В процессе работы над выставкой мы осознали, насколько мало было художников, фиксировавших то, что происходило на их глазах. В 1990-е после череды выставок с названиями «Искусство революции», «Авангард и революция», когда привязка к революции обеспечивала возможность показать авангард, создалось представление, что искусство революционного года представляет собой только авангард. А художественная революция произошла года за два до политической - в декабре 1915-го, когда открылась «последняя футуристическая выставка «0,10». Художники авангарда, составлявшие относительно небольшую группу, с невероятным энтузиазмом восприняли политическую революцию. Их воодушевило, что она могла помочь им реализовать все идеи, разрабатываемые с 1914-го. Авангард вышел на улицы городов, площади и стены домов, вошел в повседневную жизнь. Это продолжалось недолго. Когда мастера старой формации осознали, что нет иного пути, кроме как сотрудничество с новой властью, наступил конец всевластия в художественной сфере авангарда. Но мы пошли по другому пути…
"Живописная архитектоника" Любови Поповой. Фото Msk Agency.
- И чем он примечателен?
Мы взглянули на этот период, отбросив все предвзятые точки зрения. Постарались быть максимально объективными. Нам показалось интересным представить художественный срез 1917 года с прекратившим тогда свое существование коммерческим художественным рынком и еще не начавшимся госзаказом. В то время художники делали то, что они хотели или что могли делать, испытывая недостаток в красках и большеформатных холстах. Мы перелопатили почти все музеи, свои собрания и частные, выявив все, что было создано в 1917-м. Что-то в этой картине удивило даже нас самих. Полное отсутствие полотен и живописных работ, отражающих ту реальность, которая происходила за окнами мастерских. Мы нашли, пожалуй, только несколько работ 1917-го, которые напрямую выписывают революционные события. Одна из них - картина «27 февраля 1917 года», где Борис Кустодиев изображает из окон своей питерской мастерской городской пейзаж с грузовиком, на котором красные знамена.
- Это и есть символ «Некто 1917»?
У каждого зрителя он свой. Название выставки взято из альманаха 1912 года «Пощечина общественному вкусу», который завершается фразой Хлебникова: «Некто 1917», неведомый, неизвестный, непонятный, но неотвратимо грядущий». Даже для тех, кто прожил этот год, он остался до конца не узнанным. Художники авангарда творили абстрагированную космическую утопию. А кто-то запирался в своей мастерской и писал прекрасные интерьеры дворянских усадеб, которые скоро запылали на волне крестьянских восстаний. Думал о России и русском народе каждый мастер. И широко известные, Нестеров например, и менее - как Иван Владимиров. Многоголосие этой выставки превращает ее в уникальный проект, где собраны произведения, которые в ближайшие десятилетия никто не увидит рядом. Они не только из частных международных собраний, но и из лондонской Тейт и парижского центра Помпиду. На выставке демонстрируется множество открытий и возможностей задуматься над важнейшими вопросами - например, как искусство соотносится с реальностью.
Это происходит и на другом проекте в Новой Третьяковке - Московской международной биеннале современного искусства. Как на эту нестандартную для галереи историю отреагировал коллектив?
Об этом лучше спросить моих коллег. Многие из них не спали сутками, чтобы все организовать. Это была чудовищная нагрузка, но мы знали, зачем идем на нее. Во-первых, галерея на Крымском Валу долгие годы была «спящим царством». Чтобы перезапустить эту площадку, надо изменить и выставочную политику, и методы общения со зрителем, и характер преподнесения работ. Их надо было оживить, откомментировав современными голосами. Это мы сделали, но главное впереди - реконструкция и реставрация самого здания, в котором до сих пор не проводился капитальный ремонт.
Во-вторых, мы понимали, что если не примем биеннале, то она рискует не осуществиться в этом году, а возможно, и завершиться совсем. Рады, что получился изысканный проект, заставляющий о многом задуматься. Причем самую разную аудиторию. В воскресенье я назначила встречу на Крымском Валу, после которой села выпить кофе в нашем кафе и увидела, сколько молодых родителей с детьми шли на выставку. Слышала, что многие из них у нас впервые, и даже если после биеннале у них не останется сил на основную экспозицию - останется желание вернуться на нее.
Зельфира Трегулова на выставке "Некто 1917". Фото Msk Agency.
- У вас увлеченные искусством внуки. Посоветуйте, как воспитывать в детях интерес к искусству?
Детей надо приводить в музеи с раннего возраста. Я хорошо помню, как меня впервые привели в Эрмитаж. Мне было семь, и это посещение определило мою жизнь. Мои внуки ходят в музеи с самого раннего детства по той простой причине, что их родители хотят посещать выставки вместе, чтобы обмениваться впечатлениями, а детей оставить не с кем - нет няни. При этом они хорошо понимают, а дочь у меня искусствовед, что полученные от искусства впечатления отражаются в детском сознании. Дети вообще очень рано себя помнят. С трех лет - точно. Те впечатления, которые у них возникнут, отличные от их повседневной жизни, проявятся в дальнейшем.
Еще важно заниматься с детьми рисованием, лепкой, строительством из кубиков… Запомните: живопись, скульптура и архитектура. Мой внук очень живой мальчик, всегда готов подраться, чтобы отстоять свою позицию среди одноклассников. Несмотря на это, он часами строит невероятной красоты огромные города из кубиков. Это развивает возможность абстрагированно мыслить. Что бы он ни посмотрел, интересно откликается на новые впечатления. Приходит из школы и рисует, запечатлевает то, что услышал и почувствовал. То же самое делает младшая девочка, которой всего 2,5 года. Понятно, что первые детские художественные опыты - это абстракция.
Самое главное, чтобы этот необычный взгляд на мир не был убит жесткими уроками: «Нарисуй собачку, лошадку, домик». Дети рождаются с креативностью. Задача родителей и тех, кто с ними работает в школе или детских студиях, - развить эту креативность. Такой ребенок будет гораздо более сложным, развитым и интеллектуальным, чем его равнодушные к рисованию, лепке и постройке из кубиков сверстники. И не важно, что он не станет профессиональным архитектором, художником или скульптором.
В Инженерном корпусе показывают выставку удивительного скульптора Николая Андреева. На ней проявляется интерес галереи к эксперименту с выставочной архитектурой. Для вас это принципиальная позиция?
Мы стараемся удивить зрителя, вывести его на диалог и взаимодействие с пространством. На этой выставке показано то, что принято называть классическими пластическими ценностями, которые - в частности за счет расположения на необычных подиумах - не кажутся стандартными произведениями и вызывают у зрителя желание прикоснуться. Здесь понимаешь, что у скульптуры есть различные техники, формы, грани... Рекомендую посмотреть и получить несравненное эстетическое удовольствие.
- Что происходит неподалеку от Инженерного корпуса с новым зданием?
Там сейчас стройка. Мы серьезно размышляли над преобразованием этого квартала в живое и активное место. Это возможно сделать по завершении строительства, потому что когда у тебя идет стройка, о релаксирующей комфортной жизни говорить сложно. Летом мы открыли двор, где находится храм Св. Николая в Толмачах. Пока было тепло, пространство оживало, особенно благодаря мамам с колясками. Видите, детей с раннего возраста приобщают к искусству, пусть и из коляски. А позже мы получим образованное поколение, которое привыкнет ходить в музей и будет приводить сюда уже своих детей…
зельфира трегулова интервьюДиректор ГТГ Зельфира Трегулова, вовремя понявшая, «что снобизм в себе надо изживать» , за считанные месяцы сумела не только поменять в глазах посетителей имидж музея, но и методы, и стилистику его работы. Об этом и о многом другом - в интервью Милены Орловой...
Понятно, не для того, чтобы удовлетворить собственное тщеславие. В предыдущие годы я получила все, что человеку нужно, чтобы ощущать себя профессионалом. Еще в бытность свою заместителем директора Музеев Московского Кремля я часто появлялась на различных выставках. Мне интересно.
Любой директор музея сегодня — а в особенности это касается таких музеев, как Третьяковская галерея, Русский, Эрмитаж, Пушкинский, которые представляют гигантский временной отрезок, — должен ориентироваться в том, что происходит в художественной жизни здесь, в России, и что происходит в мире.
Учиться не поздно никогда, тем более если речь идет о выставках таких выдающихся художников, как Аниш Капур или Михаль Ровнер, или о визите Билла Виолы. Я рада была, что они к нам пришли. Разговор с такими людьми, и особенно в экспозиции Третьяковской галереи, открывает что-то совсем иное.
Это какой-то новый жанр: недавно вы провели экскурсию по музею и для знаменитого британского художника Аниша Капура.
Действительно, для Аниша Капура открыли закрытую Третьяковскую галерею. Это не фигура речи. Он возник в шестом часу вечера в понедельник, когда у музея выходной. У него было всего полчаса, и он решил посмотреть на иконы.
Он прошел мимо Айвазовского, внимательно посмотрел на его работы. На обратном пути еще раз уточнил, кто это такой. Когда я спросила: «А что вам в этом интересно?», — он мне сказал нечто, что для меня, наверное, сейчас стало одной из новых, интересных точек зрения, на нее мы будем опираться, делая ретроспективу Айвазовского, которая откроется 28 июля 2016 года.
Что именно, сейчас не скажу. Но я поняла, что снобизм в себе надо изживать. Мне кажется очень важным в ситуации абсолютной нетолерантности, партийности и приверженности какой-то косной, зашоренной точке зрения расширять фокус и смотреть на все абсолютно объективно, и, в частности, выставка в Манеже как раз немножечко и про это.
«Романтический реализм. Советская живопись 1925—1945» в Манеже — зрелище впечатляющее. Говорят, что вы эту выставку как куратор сделали за две недели. Это для вас рекорд?
Нет, за два месяца. В общем, рекорд. В своих лекциях в университете я все время говорю, что хорошие выставки делаются годами. До этого у меня пример минимального срока подготовки прекрасной выставки — это Палладио в России, которую мы сделали в РОСИЗО ровно за год сумасшедшего, каторжного труда.
А здесь два месяца. Понимаете, представилась возможность сделать первую большую серьезную музейную выставку в Манеже. Это вскрыло довольно важную историю: у Министерства культуры, у федеральных музеев нет большого выставочного пространства, где можно было бы показывать масштабнейшие проекты.
За девять месяцев, что вы руководите галереей, вы всячески промоутируете «новую Третьяковку» на Крымском Валу. Там открыли вход с набережной, сделали модный музейный магазин, новый дизайн, музыкальный фестиваль во дворике. Но ощущение такое, что сами выставки современного искусства у вас на втором плане, в отличие от других музеев, которые сейчас за них хватаются как за какую-то особую соломинку, которая их приведет к новой аудитории.
Нет, это вам так кажется. Начнем с того, что наш отдел новейших течений работает очень активно. За это время состоялись две большие выставки.
Гиперреализм готовился задолго до моего прихода. Мне это было очень интересно, потому что я сама — свидетель того, как возникало это течение. Я работала во Всесоюзном художественно-производственном объединении им. Вучетича, которое организовывало всесоюзные выставки типа Мы строим коммунизм или Молодые художники в борьбе за мир в 1987 году в Манеже, когда впервые выступал Гребенщиков, когда на сцене был Артур Миллер. Это было потрясающее время, 1987 год.
Выставка была прекрасная, и мне показалось, что и Кирилл Светляков, руководитель отдела, и все сотрудники очень интересно работают и с аудиторией, и с дизайнером Алексеем Подкидышевым, который делал этот проект.
Следующая выставка Метагеография — один из самых интересных проектов в рамках Московской биеннале современного искусства. Притом что там нет каких-то громких имен и там поднято на поверхность из запасников энное количество работ художников 1930-х годов, которых я сама никогда не видела.
Мы привлекаем молодую аудиторию именно на такие проекты, не говоря уже о самых различных программах, например о Ночи музеев, где мы делали акцент на том, что этот год — год 100-летия Черного квадрата Малевича, основополагающего произведения искусства ХХ столетия.
Для этой аудитории была подготовлена замечательная инсталляция, посвященная Малевичу, — 3D-проекция студии Sila Sveta во дворе. И невзирая на проливной дождь, было море людей. Море!
А как новшества на Крымском повлияли на посещаемость?
Из-за ремонта кровли в Третьяковской галерее до 5 октября не было ни одной большой выставки в основном выставочном зале. Серова мы открыли 6 октября.
Если сравнить посещаемость Крымского Вала за эти месяцы с посещаемостью в 2014 году, когда в большом зале шли своим чередом выставки Наталии Гончаровой и коллекции Костаки, то у нас разница всего 4 тыс. человек. То есть при закрытом большом выставочном пространстве мы сумели привлечь очень большое количество людей.
Я вам могу открыть еще секрет по поводу посещаемости: мы продлили часы работы и ввели бесплатную среду. И она была очень эффективной. Нам важно, чтобы люди приходили на Крымский Вал, когда там не так много выставок, и шли в постоянную экспозицию. Потому что вот уж она достойна всяческого внимания.
Я имела в виду, скорее, образ галереи в тех же СМИ. Меня, например, поразило интервью, которое вы дали «Эху Москвы». Вы, как заклинатель змей, повторяли: «Серов — главный русский художник, самый лучший русский художник». Что же вы будете делать с другими русскими художниками? Вы сами чем объясняете успех у публики выставки Серова? Мне показалось, что это интервью было секретным оружием… Как говорил гипнотизер Кашпировский: «Вы заряжены на Серова».
Наверное, все-таки я немножечко колдунья. Валентин Серов — один из моих любимых художников. Интеллигентные люди в советские времена любили Серова, и тогда было очень острое ощущение, что смерть его была страшно преждевременной и оборвала какое-то невероятно интересное развитие. И я уверена в этом до сих пор, и мне кажется, что мы это продемонстрировали.
Так вот, я пришла в галерею, когда над выставкой работали не меньше двух с половиной лет, и я не вмешалась в состав выставки ни на йоту. Но мне показался неправильным общий принцип решения экспозиции. Я вмешалась в это радикально, убедила переделать.
Чтобы это была выставка, зайдя на которую зритель столбенел от того, что там увидел. Вот прямо сразу, с первого зала. И чтобы при этом она была легкая, прозрачная, без узких, тесных выгородок. Чтобы разворачивались самые различные перспективы, и произведения разных периодов вступали в диалог.
Я вас слушаю с наслаждением и слушала бы и слушала, но все же: кто придумал ролик с ожившей картиной «Девочка с персиками»? Это, конечно, смешно было.
Научные сотрудники сопротивлялись, но этот тизер собрал полмиллиона просмотров! Очереди на выставку стоят еще и благодаря ему. Да, кому-то может показаться смешным, но в нем нет ничего, на мой взгляд, пошлого. И сделано просто, недорого. Денег мы туда не вбухивали, и вообще на рекламу затрачена просто смешная сумма.
Эффективность социальных сетей сейчас нельзя недооценивать.
Конечно, сарафанного радио, социальных сетей и так далее. Вы знаете, даже министр, зайдя в соцсети, увидел жалобы посетителей на очереди и звонил мне в субботу: «Почему у вас работает одна касса?» Да, не предполагали, что будет такой наплыв. Думали, ну две тысячи в день.
А тут как сразу бабахнуло тысяч пять в субботу. В среднем 4350 посетителей в день. Предыдущим рекордом Третьяковской галереи была выставка Левитана — 2100 человек в день. Холодно, а люди стоят. И мы бы принимали больше, но просто возможности зала и нормы соблюдения безопасности произведений ограничивают вход в здание.
Многие музеи за рубежом продают билеты заранее в Интернете.
Во время недавней конференции на ВДНХ, посвященной новейшим технологиям, инновациям, я была одним из спикеров. Оказалось очень полезно. (Это к вопросу о том, зачем я везде хожу.) Там мы замечательно пообщались с Лораном Гаво из Google, и вот я сейчас встречаюсь с ним в Париже, и мы уже наметили три интереснейшие программы. И еще мы будем сотрудничать с образовательным ресурсом «Арзамас».
Мы долгое время в музейном деле увлекались мультимедийными и прочими новейшими технологиями. И как всегда, оказались в ряду отстающих: весь мир уже понял, что, когда у тебя есть подлинные произведения искусства или памятники культуры, мультимедиа — средство исключительно вспомогательное, отнюдь не основное.
Всюду в мире в музеях возвращаются к высказыванию с помощью подлинника. Когда живешь в этом тяжелом, очень застрессованном мире, нужно то, с помощью чего можно держаться на плаву, это своеобразный «детокс».
Вот я пришла в воскресенье на выставку Серова, потому что пришел с семьей господин Костин, первое лицо Банка ВТБ, нашего главного спонсора. Я видела, как люди выходили из галереи, отстояв перед этим два часа на улице, и у всех лица сияли. Когда я разговаривала на выставке с журналистами, все заканчивалось тем, что у многих на глазах появлялись слезы.
В конкурсе на разработку концепции развития галереи выиграла западная компания, и вы на пресс-конференции сказали, что в России специалистов такого класса и уровня нет. А каких еще специалистов в музейном деле у нас не хватает?
В принципе, аутсорсинг — это нормальная система сегодня. Те, кто считает деньги, выводят какие-то сферы деятельности на аутсорсинг. Это более эффективно и более выгодно, чем содержать у себя в штате людей на зарплате.
Каких специалистов нет? Ну, давайте начнем с самого болезненного вопроса: как раз специалистов-искусствоведов.
Удивили!
Не хочу сказать, что мое поколение было самое талантливое и замечательное, но, когда я поступала на искусствоведческое отделение в Московский университет, к моменту сдачи всех экзаменов осталось 20 человек на место. Когда поступала моя дочь в 1998 году, конкурс был 1,8 человека на место.
Когда я оканчивала университет, венцом всех мечтаний было оказаться в музее. Пушкинский музей — для тех, кто по западному, Третьяковка — для тех, кто специализировался по русскому искусству. Сейчас не так, к сожалению.
Сейчас все самые яркие, самые интересные студенты идут в другие сферы: уходят в PR, в частные институции, в образовательные проекты.
Когда выставку делают люди, проработавшие в галерее многие десятки лет, их довольно сложно сориентировать на иной тип мышления. Проблема в том, что смены-то нет. А где взять других специалистов по Репину и передвижникам, которые, как ни крути, основа коллекции Третьяковской галереи?
Но даже тех, кто к нам идет, иногда приходится профессионально переориентировать. Они специализировались по другому искусству, по другому периоду.
По каким русским художникам вы советуете специализироваться сейчас?
Пожалуйста, молодые люди, занимайтесь передвижниками, это очень интересно! Сегодня настал момент посмотреть на них совсем по-другому. И выявить множество интереснейших, актуальных вещей, начиная с того, что это момент начала художественного рынка в России и что это было коммерческое предприятие. О чем, естественно, в советской историографии никто даже не упоминал.
Можно заниматься «Бубновым валетом», рубежом XIX—XX веков, Александром Ивановым, в конце концов. Кроме Михаила Михайловича Алленова, никто из ярких фигур этим уже не занимается. Для меня его спецкурс в университете по Александру Иванову был переворотом сознания, как, впрочем, и спецкурс по Врубелю.
Смею верить, что я была любимой ученицей. И когда я писала диплом, он в очень тяжелый для меня момент был просто как отец. Причем за меня не написал ни слова.
Может быть, выход в приглашенных кураторах?
Конечно, у нас уже есть приглашенные кураторы. Например, Аркадий Ипполитов из Эрмитажа. Он делает выставку из собраний Музеев Ватикана, которую мы принимаем осенью следующего года в обмен на выставку Библейские сюжеты в русском искусстве, которую делаем в Ватикане.
Аркадий Ипполитов как раз тот человек, который может совершенно по-новому расширить любую самую традиционную тему, и при этом он специалист по итальянскому искусству, человек невероятной эрудиции.
То есть у вас такой межмузейный обмен получается?
Мы с Эрмитажем сотрудничаем. У нас есть несколько проектов, обсуждаем вопрос о том, что, возможно, станем партнерами Эрмитажа в Казани и будем там проводить выставки из собрания Третьяковской галереи. А нам нужно обязательно делать региональные проекты, потому что из-за существующей экономической ситуации в этом году у нас не было ни одной выставки в городах России.
Все регионы заявили о том, что с экономической точки зрения этот проект потянуть не могут. Поступило предложение от мэра Казани и от президента Татарстана, поэтому сейчас будем над этим работать.
Вы меня извините за такой вопрос. Вот вы говорите про Казань…
Да-да-да, вот именно поэтому, когда ко мне с этим обратились, я сказала: вы знаете, я не готова открывать филиал в Казани, потому что все скажут, что я делаю это только потому, что я Трегулова Зельфира Исмаиловна, что я татарка по национальности.
Было бы интересно немножко узнать о вашей семье.
Когда моей маме в 1938 году выдавали паспорт, ее вместо Терегуловой записали как Трегулову. И слава богу, что вместо Саиды Хасановны не сделали Зинаидой Ивановной.
У меня были очень интеллигентные родители, 1919 и 1920 годов рождения, их давно уже нет в живых. Война, в общем, не способствует тому, чтобы люди жили долго. А отец мой прошел войну с 1941 по 1945 год как фронтовой оператор и снимал Потсдамскую конференцию.
Я выросла в очень правильной семье, совершенно идеалистической, что ли. В смысле соотнесения всего, что ты делаешь, с некоей высшей истиной и правилами, установленными не Господом Богом, а человечеством, притом что, вполне понятно, родители были атеисты. Я, скорее, агностик, да и полагаю, что мои родители были агностиками, просто не понимали, что это надо именно так называть.
И при этом, когда я однажды в первом классе пришла из школы с историей про Павлика Морозова, мама мне до четырех утра рассказывала историю нашей семьи. О репрессированном деде, которого взяли в 1929 году, несмотря на то что у него было восемь детей. Про то, как бабушка моя вывезла детей в Среднюю Азию, как она ночью сидела и выламывала себе золотые зубы, чтобы их продать и как-то прокормить детей.
Моя мама была младшей в семье, и именно благодаря этому она могла получить образование, поскольку в 1936 году была принята та самая сталинская Конституция, которая гарантировала образование даже детям врагов народа… Да, три ее брата погибли на фронте, старший брат был все-таки арестован, ну и далее везде.
А у моих детей прадедушка с другой стороны был расстрелян в 24 часа на Лубянке как немецкий шпион. Вот. Поэтому я страшно благодарна своим родителям, что они старались меня воспитывать, давая все, что можно было дать, возя регулярно в Ленинград (первый раз я была в Эрмитаже в семь лет).
Вы редкий пример музейного специалиста интернационального уровня, а сейчас опять важны пресловутые корни, скрепы, идентичность…
Если вы хотите спросить, кем я себя ощущаю, — я ощущаю себя абсолютно русским человеком, но с бытовыми привычками татарской девушки. Обувь, когда прихожу в дом, снимаю немедленно у порога.
Для татарской семьи если ты приходишь в дом и проходишь в сапогах или в туфлях — это оскорбление. Я знаю три слова по-татарски. Зато я свободно владею латышским языком, я выросла в Латвии, ну и, соответственно, английским, французским, немецким и итальянским (английским — свободно, а остальными — по мере надобности).
У вас была специализация по русскому искусству конца XIX века. А как вы попали в Музей Гуггенхайма?
Всесоюзное художественно-производственное объединение им. Вучетича сделало несколько легендарных выставок в 1980—1990-х начиная с Москвы — Парижа. В 1990 году я начала работать над выставкой Великая утопия. На той выставке было 1,5 тыс. экспонатов. Это великая выставка. Для меня это был университет и возможность работать с невероятными кураторами и с великой Захой Хадид, архитектором выставки.
У вас такой опыт, которым не обладают многие из ваших коллег, — опыт прямого контакта с западными музеями, самыми блестящими. Не могли бы вы сформулировать несколько вещей, которым вас научило это сотрудничество?
Научило многому. Я несколько раз была на длительных стажировках в зарубежных музеях: семь месяцев в Музее Гуггенхайма в Нью-Йорке и три недели в 2010 году в Метрополитен-музее. А до этого в Гуггенхайме две краткосрочные стажировки, связанные с Великой утопией. А до этого работа над выставкой Москва — сокровища и традиции, которую мы делали со Смитсоновским институтом.
Я только потом поняла, что это был мой первый кураторский проект, но хочу сказать, что эта выставка собрала 920 тыс. человек в США — в Сиэтле в рамках Игр доброй воли и в Смитсоновском институте в Вашингтоне. Меня тогда бросили, как котенка в воду, и сказали, что я должна сделать такую выставку: написать концепцию, отобрать экспонаты, договориться и так далее.
Это отличалось от советской практики?
Я очень многому научилась у моих зарубежных коллег: умению вести переговоры, общаться, договариваться, отстаивать свою позицию. Они невероятно корректные, вежливые — это форма уважения к человеку. Еще мне объяснили, что никогда нельзя быть неблагодарным и пользоваться бесплатным трудом. Если нет возможности человеку заплатить, надо ему сказать слова самой глубокой и искренней благодарности. Я всю жизнь следую этому принципу.
Видимо, вас научили и секретам общения с прессой, что у вас журналисты плачут?
Конечно, очень важная история — это отношения с прессой и спонсорами. В Музее Гуггенхайма я была посажена в кабинет заместителя директора (не нашлось другого местечка), и я видела, как они общались с прессой: прерывалось любое совещание, если приходил ведущий журналист из New York Times.
У меня был опыт общения и со спонсорами проектов, которые делал Музей Гуггенхайма, в частности выставки Амазонки авангарда.
У нас, пожалуй, осталось это тяжелое наследие советской эпохи — снобизм по отношению к людям, которые дают деньги.
Мы все делаем выставки только на спонсорские деньги. Музеи Кремля делали их только на спонсорские деньги все время, пока я там работала. Пушкинский музей был последним, кто получал государственные дотации на большие выставки благодаря невероятным усилиям Ирины Александровны, конечно, и ее авторитету.
Выставку Серова полностью финансировал Банк ВТБ. Они наши самые главные партнеры и дают деньги на самые значимые проекты. Деньги большие.
Сколько нам стоил привоз картин из Копенгагена и Парижа! Передо мной тут стояли люди и говорили: давайте откажемся, давайте откажемся. Трудно шли переговоры с датскими коллегами, пришлось даже Алексея Тизенгаузена, главу русского отдела Christie’s, привлечь.
Он помог с определением страховой оценки, потому что то, что владельцы предлагали изначально, не соответствовало стоимости работ Серова. А потом он убедил их, что нам можно доверять.
Вообще похоже, что поиск денег на большие проекты — одна из главных опций музеев сейчас.
Я поняла из опыта зарубежных музеев, что в отделах по фандрайзингу работают профессионалы, но что фандрайзинг не может быть отдан на откуп только этим людям, что спонсоры, у которых просят крупную сумму, должны понимать, на что они дают деньги, что это будет за проект. Должны быть люди — кураторы, искусствоведы, которые профессионально ответят на любой вопрос и могут преподнести проект так, что меценаты раскроют кошелек. Это очень важно». -
- 1с предприятие 8.3 закрытие месяца. Как закрывать квартал начинающему бухгалтеру пошаговая инструкция. Настройка учетной политики организации
- Продажа ос в 1с 8.3 бухгалтерия. Как в «1с» отразить продажу основных средств и мнма. Продажа основного средства с восстановлением амортизационной премии
- Расчет и калькуляции себестоимости продукции Расчет себестоимости путем распределения расходов
- Самые счастливые люди на Земле: особенности и интересные факты